Шумер
Ранняя история Зодиака

Шумер, земля, которую в эпоху классики называли Вавилонией, занимала южную часть Месопотамии и географически примерно совпадала с современным Ираком, простираясь от Багдада на севере до Персидского залива на юге. Климат здесь чрезвычайно жаркий и сухой, и почвы по природе выжженные, выветренные и неплодородные. Это речная равнина, и потому она лишена минералов и бедна камнем. Болота поросли мощным тростником, но леса, а соответственно, древесины здесь не было. Вот какова была эта земля, «от которой отрекся Господь» (неугодная Богу), безнадежная и, казалось бы, обреченная на бедность и запустение. Но народ, населявший ее и известный к 3-му тысячелетию до н. э. как шумеры, был наделен незаурядным творческим интеллектом и предприимчивым решительным духом. Вопреки природным недостаткам земель, они превратили Шумер в настоящий райский сад и создали то, что было, вероятно, первой развитой цивилизацией в истории человечества.

Шумеры обладали особым техническим изобретательским талантом. Уже древнейшие поселенцы пришли к идее орошения, что дало им возможность собирать и направлять по каналам богатые илом воды Тигра и Евфрата, чтобы орошать и оплодотворять поля и сады. Восполняя отсутствие минералов и камня, они научились обжигать речную глину, запас которой был практически неисчерпаем, и превращать ее в горшки, блюда и кувшины. Вместо древесины они использовали нарезанный и высушенный гигантских размеров болотный тростник, росший здесь в изобилии, вязали его в снопы или плели циновки, а также, применяя глину, строили хижины и загоны для скота. Позже шумеры изобрели изложницу для формовки и обжига кирпича из неисчерпаемой речной глины, и проблема строительного материала была решена. Здесь появились такие полезные орудия, ремесла и технические средства, как гончарный круг, колесо, плуг, парусное судно, арка, свод, купол, медное и бронзовое литье, шитье иглой, клепка и пайка, скульптура из камня, гравирование и инкрустация. Шумеры изобрели систему письма на глине, которая была заимствована и использовалась на всем Ближнем Востоке на протяжении почти двух тысяч лет. Практически все сведения о ранней истории Западной Азии почерпнуты нами из тысяч глиняных документов, покрытых созданной шумерами клинописью, которые были найдены археологами за прошедшие сто двадцать пять лет.

Замечательно, что менее века назад ничего не знали не только о шумерской культуре, не подозревали даже о самом существовании шумерского народа и языка. Ученые и археологи, начавшие раскопки в Месопотамии около сотни лет назад, искали вовсе не шумеров, а ассирийцев; об этом народе имелись достаточные, хотя и весьма неточные сведения из греческих и еврейских источников. О шумерах же, их землях, людях и языке, как полагали, ни слова не говорилось во всей доступной библейской, классической и постклассической литературе. Само название – Шумер – оставалось стертым в сознании и памяти человечества на протяжении двух с лишним тысячелетий. Открытие шумеров и их языка было совершенно непредвиденным и неожиданным.

От 4500 г. до н. э., времен первых поселений в Шумере, почти вплоть до 1750 г. до н. э., когда шумеры прекратили свое существование как единый народ, лежит период протяженностью почти три тысячи лет.

Шумер, или лучше страна, известная как Шумер, на протяжении 3-го тысячелетия до н. э. была впервые заселена между 4500-м и 4000 гг. до н. э., по крайней мере, таков был консенсус археологов Ближнего Востока до недавнего времени. Эта дата была получена путем отсчета от 2500 г. до н. э., приблизительной и вполне обоснованной даты, рассчитанной на основании письменных документов. К ней прибавили от 1500 до 2000 лет, т. е. временной отрезок, достаточный для стратиграфического накопления всех ранних культурных наработок, начиная с девственных почв, т. е. с самого начала обитания человека в Шумере.

Как бы там ни было, вполне доказано, что первые поселенцы в Шумере были не шумеры. Убедительное доказательство кроется не в археологии и не в антропологии, которые предлагают весьма неоднозначные и неокончательные результаты по этому вопросу, а в лингвистике. Название двух жизненно важных рек, Тигр и Евфрат, или идиглат и буранун, как они читаются в клинописи, не шумерские слова. И названия самых значительных городских центров – Эриду (Эреду), Ур, Ларса, Исин, Адаб, Куллаб, Лагаш, Ниппур, Киш – также не имеют удовлетворительной шумерской этимологии. И реки, и города, вернее, деревни, которые позже выросли в города, получили названия от людей, которые не говорили на шумерском языке. Точно так же названия Миссисипи, Коннектикут, Массачусетс и Дакота указывают, что первые поселенцы Соединенных Штатов не говорили по-английски. Название этих дошумерских поселенцев Шумера, конечно, неизвестно. Они жили задолго до изобретения письменности и не оставили никаких контрольных записей. Ничего не говорят о них и шумерские документы более позднего времени, хотя есть убеждение, что, по крайней мере, некоторые из них были известны в 3-м тысячелетии как субары (субарийцы). Об этом мы знаем почти наверняка; они были первой важной цивилизующей силой в древнем Шумере – первыми землепашцами, скотоводами, рыбаками, его первыми ткачами, кожемяками, плотниками, кузнецами, гончарами и каменщиками.

В археологии протоевфраты известны как обейды (убейды), т. е. народ, оставивший культурные следы, впервые найденные в холме Эль-Обейд недалеко от Ура, а позднее в самых нижних слоях нескольких холмов (теллей) на всей территории древнего Шумера. Среди находок были такие каменные орудия труда, как мотыги, тесла, ручные мельницы, ступки и ножи, и глиняные изделия, как серпы, кирпичи, гири, мутовки, статуэтки и совершенно особый и характерный вид расписной глиняной посуды. Таким образом, в подтверждение лингвистическим данным, протоевфраты, или обейды, являлись земледельцами, основавшими ряд деревень и городов по всей территории, и развили довольно стабильную, богатую сельскую экономику. Обейды, однако, не долго оставались единственной и доминирующей силой в древнем Шумере. С запада к территории Шумера примыкают Сирийская пустыня и Аравийский полуостров, родина семитских кочевников с незапамятных времен. В то время как обейдские поселенцы благоденствовали и процветали, некоторые из этих семитских кочевых орд начали просачиваться в их поселения и в качестве мирных эмигрантов, и как военные завоеватели. Конечно, у нас до сих пор нет прямых явных доказательств этого губительного вторжения. Но в первую очередь таковы выводы на основании всей последующей истории Шумера. Снова и снова на протяжении тысячелетий семитские кочевники вторгались в оседлые центры Шумера и покоряли их, и нет оснований полагать, что этого не происходило также и в 4-м тысячелетии до н. э. К тому же древнейшие шумерские надписи содержат несколько семитских заимствований, а в составе шумерского пантеона есть немало божеств семитского происхождения. Некоторые такие заимствования могут уходить далеко в глубь времен. Наконец, первая династия Шумера, существование которой исторически подтверждено хотя бы в некоторой степени, так называемая Первая династия Киша, установленная, согласно самим древним, непосредственно после потопа, начиналась с целого ряда правителей с семитскими именами. Ни одно из этих доказательств не является окончательным, но в целом кажется резонным сделать вывод о том, что семиты были преемниками протоевфратов в Шумере и что в результате смешения этих двух культур в Шумере возникла первая сравнительно высокая цивилизация, где доминировал семитский элемент.

Как бы там ни было, вполне вероятно, что сами шумеры не появлялись в Шумере приблизительно до второй половины 4-го тысячелетия до н. э. Где их родина, пока остается неизвестным. Судя по циклу эпических сказаний об Энмеркаре и Лугальбанде, вполне вероятно, что ранние шумерские правители имели необычно тесные, доверительные отношения с городом-государством Араттой, расположенным где-то в районе Каспийского моря. Шумерский язык – язык агглютинативный, в какой-то степени напоминающий урало-алтайские языки, и этот факт тоже указывает в направлении Аратты. Но независимо от того, откуда пришли шумеры и какой тип культуры они с собой принесли, ясно одно: их приход привел к невероятно плодотворному этническому и культурному смешению с коренным населением и послужил творческим импульсом, немаловажным для истории цивилизации. В ходе последующих веков Шумер достиг новых высот политического и экономического благополучия и пережил некоторые из наиболее ярких достижений в искусствах и ремеслах, монументальном строительстве, религиозной и этической мысли, создании устных мифов, эпоса и гимнов. А сверх того, шумеры, язык которых постепенно стал основным в стране, изобрели систему письма, ставшую эффективным средством коммуникации и сделали первые шаги на пути введения формального обучения.

Шумерская цивилизация по характеру была преимущественно городской, хотя и основывалась скорее на сельском хозяйстве, нежели на промышленности. Страна Шумер в 3-м тысячелетии до н. э. состояла из дюжины городов-государств, в каждом из которых был обнесенный высокой стеной город, окруженный прилегающими деревнями и поселениями. Отличительной особенностью каждого города был главный храм, расположенный на высокой террасе, постепенно перерастающей в массивную башню с уступами, зиккурат, самый характерный шумерский вклад в культовую архитектуру. Храм обычно состоял из центрального прямоугольного святилища, или келлария, окруженного по всем четырем длинным сторонам рядом комнат для нужд священников. В келларии была ниша для статуи бога, перед которой помещался стол для подношений, сделанный из кирпича-сырца. Храм строился в основном из сырца, и, поскольку этот материал был непривлекателен ни цветом, ни структурой, шумерские архитекторы украшали стены при помощи регулярно расположенных выступов и углублений. Они также ввели колонны и полуколонны из сырца и покрывали их узорами из зигзагов, ромбов и треугольников, созданных из тысяч окрашенных глиняных конусов, вмурованных в толстую штукатурку из сырой глины. Иногда внутренние стены святилища украшались фресками с изображениями фигурок человека и животных, а также целым набором геометрических мотивов. Храм был самым большим, высоким и самым главным зданием города, в соответствии с теорией, принятой религиозными шумерскими лидерами и восходившей, несомненно, к древнейшим временам, когда весь город принадлежал его главному божеству, которому приписывалось его создание в дни сотворения мира.

За сравнительно короткое время своего существования в истории (примерно XXX—XX вв.) шумеры сумели совершить настоящий культурный переворот. Они изобрели письменность, усовершенствовали календарь, заложили основы школьного образования. Сделать это им удалось благодаря ряду факторов как естественного, так и антропогенного происхождения. Попав на территорию Южного Двуречья, шумерский народ столкнулся с неичислимым количеством препятствий: это и заболоченные низины, и кишащие в них змеи, и обилие мошкары, и чудовищная жара, и, наконец, страшные ежегодные разливы великих рек Тигра и Евфрата, уносящие сотни жизней, смывающие тысячи жилищ. Если добавить к этому почти полное отсутствие какого-либо строительного материала и полное отсутствие полезных ископаемых, можно представить себе всю меру ужаса, который испытывал древний человек, находившийся лицом к лицу с грозной природной стихией. Все, что видел он в Двуречье, — это бесконечная равнина, болота, комья глины и заросли тростников. И вот из этого скудного набора подручных средств возникла полноценная цивилизация. На заболоченные низины начали подавать воду из прорытых каналов, и обогащенная речным илом почва давала сказочные урожаи ячменя и полбы. Глину стали использовать при изготовлении кирпичей для храма и табличек для письма. Тростники пригодились как материал при строительстве жилища. На земле Двуречья хорошо росли финиковые пальмы. Из их плодов готовили более сотни блюд, а сырье шло на различные бытовые изделия. Недостающее доставали или в процессе обмена, или на войне. Таким образом, можно сказать, что шумерская цивилизация возникла и смогла развиваться только благодаря непрерывному взаимодействию между человеческим коллективом и силами природы Двуречья. Коллектив наилучшим образом приспосабливал к своим нуждам находившиеся в его распоряжении скудные средства, а силы природы, вступая в противоречие с разумом, то одаряли, то пытались погубить человека.

Изучение шумеро-вавилонской религиозной традиции было начато А. Даймелем, который в 1914 г. опубликовал алфавитный каталог теонимов, встречающихся в наиболее поздних списках богов. Свой комментарий он иллюстрировал примерами из текстов всех времен — от старошумерских надписей Лагаша до ритуальных записей селевкидского периода.

Начальной точкой изучения шумерской идеологии следует считать небольшую статью Б. Ландсбергера о понятийном аппарате вавилонян, где впервые разбирались фундаментальные категории мышления шумеров — NAM и ME. Ландсбергер анализировал эти категории с позиций диалектики сущности и явления, невольно обращаясь в своих рассуждениях к кантовской теории восприятия и категории «das Ding-an-sich» («вещь сама по себе»). Статья эта, намного опередившая свое время, до сих пор сохраняет теоретическую значимость и подлежит глубокому изучению.

Первые масштабные исследования по шумерской идеологии и культуре, появившиеся в США в 40—60-е гг., принадлежат перу Т. Якобсена и С. Н. Крамера. В это время идеология шумеров рассматривалась целостно, без различения социальных групп и местных особенностей. Задачей исследователя кроме правильного понимания текстов была максимально точная передача этого понимания культурному слою населения. Складывавшаяся при чтении множества текстов концепция представлялась верной в отношении всех городов-государств, и поэтому в скором времени не только любители древностей, но и профессионалы, не имевшие отношения к идеологической проблематике, стали считать изложенную Якобсеном и Крамером концепцию шумерской культуры относящейся ко всем периодам и городам Шумера. В своих основных трудах С. Н. Крамер делает главным вопрос о связи между институтами шумерской и библейской идеологии и культуры. Его привлекает сам факт первенства шумеров во всех видах человеческой деятельности. Особое внимание уделяется традициям шумерской школы и основам знания, преподаваемым в ней. Однако все изыскания ученого нужны ему не для рассмотрения феномена шумерской культуры, а для сопоставления шумерской культуры с еврейской, которая позднее повлияла на западный мир. Крамер первым изложил факты шумерской культуры (пересказал мифы, перечислил богов и их функции) и попытался интерпретировать эти факты с точки зрения доступного культурологам библейского материала.

Приступив к чтению шумерских текстов идеологического содержания, ассириолог замечает в них устремление к согласованию человеческой деятельности с природно-космическим порядком. Культ божества важен не только сам по себе, но и в связи с определенными днями, когда это божество проявляет себя наиболее активно и требует жертв. Исторические надписи царей содержат формулы, сравнивающие земного правителя с определенным божеством. В свою очередь, это божество и выполняемая им функция связаны с определенным временем года и проецируются на конкретную ситуацию в природе. Точно то же можно отметить и при анализе средств выражения: в форме текста, в элементах стиля и порядке расположения формул часто содержится скрытое указание на обряд, который этот текст призван (или некогда был призван) озвучивать. Обряд же отражает момент связи между человеческим и природным и соотносится с определенным моментом времени в календаре.

Календарь из шумерского города Ниппура (современное поселение Ниффер на территории государства Ирак) занимает особое место в истории культуры древнего Ближнего Востока. Если в III тыс. он был одним из местных календарей Шумера, то уже в начале II был принят в качестве единого календаря всей Вавилонии. Впоследствии на основе Ниппурского календаря был создан семитоязычный вавилоно-ассирийский календарь, послуживший образцом еврейского и сирийского календарей. Евреи заимствовали вавилонскую календарную систему в период плена (VI в.), арамеи (эдесские сирийцы, мандеи, современные ассирийцы) узнали ее еще раньше, во время войн и межэтнических контактов с древними ассирийцами (XII—VII вв.). До сих пор евреи и арамеи всего мира пользуются вавилонским календарем в культовых целях, а у современных арабов он используется наравне с национальным, выступая иногда в качестве официального.

Вплоть до конца клинописной цивилизации Двуречья семитские месяцы вавилонского календаря обозначались на письме идеограммами ниппурских месяцев, хотя значение большинства названий ниппурских месяцев прочно забылось уже к концу II тыс. Это обстоятельство заставило средневавилонских, а позднее ассирийских и нововавилонских авторов дать краткий комментарий по поводу названия каждого месяца, благодаря чему не только их современники, но и современные ассириологи смогли получить некоторое представление об основных обрядах и мифологических событиях Ниппурского календаря.

Ниппур — древний шумерский город, основанный в конце IV тыс. на юге Двуречья, в верхнем отрезке Евфрата ниже отделения притока Итурунгаль. Ni-ip-pu-ru называли его поселенцы семитского происхождения. По-шумерски он назывался Nibruki (пишется идеограммой EN.LIL.KI «место Энлиля»). Этимология этого слова точно не выяснена, хотя до нас дошли клинописные комментарии касситского времени к названиям ниппурских храмов и праздников (так называемый «Ниппурский компендиум»). Первая строчка компендиума раскрывает этимологию слова «Ниппур», какой она была по мнению поздней традиции: «Ниппур (означает) „сам по себе создавшийся"»

Понимание Ниппура в XII—XI вв. как места самопроизвольного возникновения (т. е. возникновения по воле богов, без участия человека) — следствие длительной истории отношения к этому городу как к первогороду человечества, священному центру шумеров и своеобразному «пупу Земли».

Если обратиться к источникам — гимнам и культовым текстам — можно узнать из них священную историю города Ниппура. Уже с Раннединастического периода город Энлиля Ниппур становится культовым центром союза шумерских юродов, подобно Уруку, бывшему центром военным. В представлении жителей Южного Двуречья Ниппур создан богом воздуха Энлилем, в начале мира отделившим Небо от Земли и завязавшим пространство между ними в узел (пуп Земли). Поэтому главный храм Ниппура Экур («Дом-Гора») в качестве основного эпитета имеет «связь Неба-Земли». О большой древности таких представлений свидетельствует гимн Экуру, найденный в составе храмовых гимнов в Абу-Салябихе. В нем, и частности, говорится:

«Город, вместе с Небом выросший, с Небом обнявшийся! Ниппур — связь Небес и Земли! Энлилю, Горе Великой... Владыке, чьи речения неизменны... Энлилю, семя могучее создавшему, великие боги славу поют!»

В старовавилонской версии гимнов добавлено: «Твой повелитель — великий повелитель Энлиль, Владыка Благой, Владыка Края Небес (= пределов Ана), Владыка, определяющий судьбы».

Таким образом, источники фиксируют первостепенное значение Ниппура в сотворении обитаемого мира и устройстве его законов. Ниппурский храм уподобляется Горе, а владыка Ниппура охватывает своим влиянием даже удаленные области Неба.

Перед нами типичный пример axis mundi, о котором пишет М. Элиаде:

а) священное место представляет собой разрыв однородности пространства;

б) этот разрыв символизируется „отверстием", посредством которого оказывается возможным переход из одного космического района в другой.

в) сообщение с Небом выражается без особых различий некоторым числом образов, соотносящихся в целом с идеей Axis mundi, таких, как столб (ср. universalis columna), лестница (ср. лестница Иакова), гора, дерево, лиана и т. п.;

г) вокруг этой космической оси простирается Мир (= „наш мир"), следовательно, ось находится „посреди", в „пупе Земли", в Центре Мира

Неясно, что является критерием священного места. Некоторые исследователи полагают, что таким критерием может быть удобство наблюдения за изменениями на небе. Согласно одной распространенной гипотезе, «небесным хронометром, задававшим календарный ритм людям последнего ледникового периода, был Млечный Путь. Символом этого объекта было дерево, это делает понятным наличие космических идей в более позднем образе Мирового древа: оно связывает все сферы мира, оно представляет Вселенную в постоянном ее возрождении, и если оно все же тяготеет к какой-то одной части Вселенной, то... к Небесам — звездным уровням... Исчезновение Млечного Пути, заслоненного блеском Солнца, понималось древними как сгорание Небесного древа, что символически воспроизводилось в ритуале сожжения священного дерева; в честь нового его появления на Небе возводился новый древоподобный объект»

Являясь культовым центром Шумера, Ниппур вобрал в себя все основные локальные празднества и обряды. Вследствие этого календарь Ниппура представляется не столько бытовым, сколько эталонным относительно всех других городских календарей Шумера. По нему отсчитывали время священное, а значит — наиболее реальное, связующее поколения богов и сферы обитаемого мира. Впрочем, формально это был типичный лунно-солнечный календарь на 360 дней, с отсчетом новогодия в первое новолуние перед весенним равноденствием и дополнительным месяцем, сокращающим разрыв между солнечным и лунным годовым циклом.

Ниппурский год имел два основных разделения. Во-первых, он состоял из двух полугодий, называвшихся E2.ME.ES = «Жара» (I—VI) и EN.TE.EN = «Холод» (VII—XII). Перевод шумерских названий для полугодий представляет затруднения: так, если перевести Е2.МЕ существительным во множественном числе «дома/храмы» (что вроде бы хорошо, поскольку здания возводятся именно в этом полугодии), придется принять во внимание и вариант AMA.MES "матери», имея в виду праздники в честь рожениц или что-то сходное. Термин EN.TE.NA, вероятно, происходит от en-te(n)-na, где en «господин, обладатель», a TE(N) = «отдыхать». Тогда все сочетание можно перевести «отдыхающий господин».


Каждое полугодие начиналось с ZA3.MU = «новогодье» (шумер, «край года»). Кроме разделения на полугодия, существовала классификация месяцев по четырем сезонам: сезоны Ана (XII, I, II; VI, VII, VIII и U4.DA «ветер и свет (либо шторм)») включали наши весну и осень и были посвящены богу неподвижного небесного свода, дочери которого — Инанна и Нисаба — отвечают за производительную силу природы, стимулируя плодовитость скота и рост злаковых растений; сезон Энлиля (III, IV, V «урожай и засуха»), соответствует современному лету и посвящен богу власти и военного могущества, сын которого — Нинурта-Нингирсу — стимулирует успехи в ратных и государственных делах; сезон Энки (IX, X, XI «Холод»), соответствует нашей зиме и посвящен богу Подземных вод и магических искусств, дочь которого — Нанше — умеет разгадывать чужие сны. В сознании шумеров Небо-Ан чаще всего ассоциировалось с Быком, оплодотворяющим Землю дождями; жаркие летние месяцы имели своим покровителем Льва; символика зимних месяцев связана с Водой и Рыбами (солнце садится на воду). Можно предположить, что в ранней иконографии Двуречья Лев, побеждающий Быка, означает смену сезонов года. Во всяком случае, смене полугодий и сезонов там уделялось такое же внимание, как и началу новых месяцев.

Четыре сезона Ниппурского календаря основаны на ежегодном следовании Солнца по трем основным путям. В серии MUL.APIN говорится о прохождении Солнца через созвездия Ана, Энлиля и Эа. В свою очередь, созвездия эти расположены по разные стороны от небесного экватора. По мнению К. Бецольда, поддержанному Б. Ван дер Варденом, 23 звезды Ану располагались от 17-го градуса к северу от экватора до 17-го градуса к югу, 33 звезды Энлиля находились к северу от пути Ану, а 15 звезд Энки-Эа — к югу от него. В том же каталоге MUL.APIN определены точки равноденствий и солнцестояний: весеннее равноденствие приходится на 15-е число I ниппурского месяца, летнее солнцестояние — на 15-е IV месяца, осеннее равноденствие — на 15-е VII месяца, зимнее солнцестояние — на 15-е X месяца (II 9— 24). Таким образом, сезоны года и месяцы календаря оказываются согласованы с движением Солнца относительно небесного экватора и находящихся близ него созвездий.

Ландсбергер ссылается на строчку силлабария СТ XIX 5, где bага2 «жить, проживать», zаз-gar-ra «святилище», и переводит название месяца «месяц жителей, месяц обитателей святилищ» (Landsberger, 1915, 24). Лэнгдон переводит ту же строчку силлабария «месяц того, кто восседает на престоле» (Langdon, 1935, 68). Коэн полагает, что bага2 здесь нужно понимать в своем основном значении «престол», но почему-то усматривает аналогию bara2-za3-gar и bara2-dur2-gar «сидеть на престоле», может быть невольно следуя в этом Ландсбергеру и Лэнгдону. Его перевод: «месяц, в котором статуи богов или их эмблемы „занимают (свои) места у трона или святилища (Энлиля?)"»

В.В. Емельянов предполагает для старошумерского значения месяца иную семантическую основу. Дело в первоначальном назначении и сакральной функции обоих предметов. Так, BARA2 (обычный перевод «престол») означает центральную часть шумерского храма - место суда и определения судеб. Идеограмма BARA2 изображает квадрат, ориентированный по четырем сторонам света диагональными перекрестиями, причем на каждой из сторон квадрата расположены по три вертикальных линии (всего их 3x4 = 12). Этим образ предмета весьма напоминает изображения древнейших алтарей. В настоящее время все контексты на bага2 собраны в Пенсильванском словаре шумерского языка, и по ним можно судить об объеме термина в целом. Итак, по данным словаря, bara2:

а) возводится на освященном месте;
б) сравнивается с hur-sag «лесистой горой», соединяющей Небо и Землю;
в) считается признаком nam-en-na «владычества, обладания» и sag-il2 «независимости, самостоятельности»; г) принадлежит первоначально хозяину места, на котором построен храм (= хозяину города), затем — обожествленному царю, в позднее время — любому царю;
д) bага2 может владеть только одно существо; если бог сажает рядом с собой другого бога — это знак высшей милости, если человека — признак обожествления;
е) bara2 расположен в центре храма и является местом определения судеб;
ж) производные от этого слова — BARA2 «владелец (букв, «сидящий») и BARA2 = rubu «вельможа».

С этой точки зрения Ниппур, будучи центром мира и исходной точкой творения, абсолютно подобен храмовому престолу с жертвенником (= праалтарю), являющемуся центром города и основой жизни его граждан.

zаз-gar первоначально означало «домашнее святилище», затем «небольшая комната храма, где хранятся эмблемы богов». Домашнее святилище — основное место проведения семейных обрядов, в котором стояли глиняные статуэтки покровителей дома. Древнейший контекст, по-видимому, имеется в гимне храму Кеша: «Храм, Страну основавший, к святилищу примыкающий». Один из позднейших контекстов, чрезвычайно показательный: «(Строитель), создающий план святилища, обновляющий (его) престол». Из приведенных текстов ясно, что святилища первичны по отношению к храму, а стоящий святилище должен начать с обновления его престола - т.е. со священного центра.

Итак, приведенные выше тексты разных эпох склоняют к переводу bara2-za2-gar - "престол святилища", а смыслом названия первого месяца будет сакрализация начала, основы по следующей семантической цепочке: престол - место между Небом и Землей - начало времен - место определения судеб, святилище - первооснова - в святилище важнее всего престол - престол вечен - престол можно только обновить. Итак, Новый год и первый месяц года - "месяц (обновления) престолов в святилищах", т.е. собственно месяц нового отсчета времени и нового опредления судеб.

Восстановление престола означало восстановление хода времени, и неудивительно, что дополнительным звеном семантической цепи была ассоциация между восстановлением престолов и интронизацией царя в начале года.

В текстах Астролябии и "Ниппурского компендиума" версия шумерского текста (установление престола) дополняется аккадской версией выдвижения и назначения царя. Поэтому царь - не кто иной, как "обитатель престола", и его избрание означает прежде всего "помещение, упрочнение" на престоле. Месяц закономерно принадлежит богу новой Луны Нанне, с выхода которого на небосклон начинается новый год (и каждый следующий месяц года).

Помещение, утверждение божества (позднее царя) на престоле имеет совершенно опредленный сакральный смысл. М. Элиаде приводит слова одного индейского вождя, произносимые в первые дни Нового года: "Земля расшаталась, мы снова утвердим ее. Жизнь будет дольше, а люди будут сильнее... Когда я сяду на камень, мир не будет больше шевелиться".

Таким образом, становится понятно, что интронизация в сакральном смысле - не что иное, как уничтожение остатков хаоса в мире. Разрушение, поглотившее мир в 12-м месяце, сделало мировое тело непрочным, и задачей Нового года является создание новой тверди, центром которой становится вертикаль, подпираемая хозяином места. Чаще всего именно хозяин места является для племени спасителем мира. Позднее эту роль перенимает царь: например, на острове Фиджи церемония интронизации носит название "сотворение мира", "сотворение земли", "создание суши", у индоариев царь, поднимающий руку, символизирует подъем мировой оси, а в самый момент помазания стоит на троне с поднятыми руками, как бы держа мировую ось; в Египте Среднего царства коронация нового фараона рассматривалась как сотворение нового времени после битвы со змеем Апопом, причем сам фараон отождествлялся с победоносным богом Ра.

В шумерском эпосе о битве Нинурты и Асага рассказывается о битве юноши-царя со злым владыкой гор, запирающим воды. Половодье, не достигая земли, возвращается назад в горы, где воды замерзают и превращаются в лед. Вследствие этого на земле нет никакой растительной жизни. Убив и расчленив своего противника, Нинурта сперва сбрасывает воды в Тигр, создавая потоп, а затем выкладывает из тел воинов Асага плотину, направляющую воды на поля. Эту плотину он называет Хурсаг, после чего в мире начинается новая жизнь: появляется ирригация, создается плуг, земли наполняются изобилием, основываются первые государства На протяжении всего текста Нинурта описывается как хозяин половодья: «Могучий, ураган, разрушающий враждебную страну, волна, затопляющая (ее) урожай». В Цилиндре А лагашского правителя Гудеа дело обстоит точно так же: здесь Нингирсу назван «Царь, потоп Энлиля, чей гневный взгляд горы не выносят» «Владыка, яростные воды возвращающий», а его сердце «выходящая вода». При этом в прологе Цилиндра речь идет о восстановлении храма Нингирсу как раз в пору половодья «Сердце Энлиля к берегу своему поднялось <...>, сердце Энлиля — Тигр оно — пресную воду принесло».

В Вавилоне, согласно Enuma elis и текстам дворцового ритуала, Новый год отмечался следующим образом: после ритуальной битвы царя с богиней Хаоса Тиамат, происходившей в bit akiti («дом Нового года»), вельможи (изображавшие богов) славили победителя, целовали ему ноги, валялись перед ним в пыли и, наконец, отдавали ему все свои «божественные функции». Победитель-Мардук (= царь) устанавливал свой престол прямо на теле поверженной Тиамат (= на Бездне). После этого царь восходил на престол и милостиво отдавал их функции назад (2-5-й день?). На пятый день месяца в жертву приносился белый бык. Восьмой и одиннадцатый дни предназначались для определения судьбы собранием богов под руководством Мардука.

Кроме того, до нас дошла подробная нововавилонская запись новогоднего царского ритуала. Привести ее здесь полностью не представляется возможным по причине текстового объема, поэтому воспользуемся пересказом В. А Якобсона: «Царь перед статуей Мардука снимал с себя инсигнии власти и заверял божество, что он никогда не покушался на привилегии вавилонян, а также на их свободу, честь и достоинство. После этого верховный жрец ударял царя по лицу и дергал его за уши, причем отнюдь не символически — на глазах царя должны были выступить слезы, что считалось добрым предзнаменованием для страны. Лишь после этого царь получал обратно жезл и тиару и, таким образом, возобновлял свою инвеституру». Скорее всего, такой странный обряд связан с ритуальным убиением старого вождя по окончании года, совершавшимся в доисторические времена.

Связь вавилонских ритуалов в честь Мардука с ниппурскими обрядами встречи победителя гор Нинурты отмечена В. Дж. Лэмбертом в статье «Мифология Нинурты в вавилонском эпосе о сотворении мира» (Lambert, 1986, 55—60). Исходя из своей давней подтвердившейся гипотезы о замещении в Вавилонии культа Энлиля культом Мардука (с передачей всех функций старого бога), исследователь отмечает в сюжете обоих текстов один существенный момент: и Нинурта, и Мардук захватывают в плен одиннадцать чудовищ, сделав их своими трофеями. По мнению Лэмберта, в этом следует видеть астрологическую символику, так как чудовища эти могут символизировать одиннадцать календарных месяцев. Однако Нинурта-Мардук не будет в этом списке двенадцатым на том основании, что в тексте ритуала mis pi говорится о десяти чудищах Мумму и Кингу. Следовательно, в число одиннадцати попадает и неупомянутый Кингу, и сама праматерь Мумму-Тиамат. Мардук же непричастен к этим старым богам и начинает как бы совершенно новый временной цикл (Lambert, 1986, 58).

Итак, начало мира у шумеров и вавилонян связано с победой над силами хаоса, половодьем, созданием новой тверди, избранием повелителя, и все эти процессы находятся под контролем звездного неба.

Первый месяц Ниппурского календаря примерно соответствует марту-апрелю (21.III—20.IV), и его начало совпадает с весенним равноденствием. В это время у многих народов мира начинается праздник проводов старого года. Хорошо известны новогодние ритуалы вавилонян и хеттов, сопровождавшиеся рецитацией мифов о победе молодого бога (бога Грозы, Мардука) над престарелыми божествами Хаоса (змеем Иллуянкой, чудовищем Тиамат). Вавилоняне и евреи праздновали nisan(u) (от шумерского nesag «жертва»), на 14-й день которого приносились богу первые плоды и первые ягнята (белой шерсти), что, скорее всего, заменяло человеческие жертвы. Ритуальным символом хеттского весеннего праздника антахшум (в апреле) также был ягненок. Овечья шкура (руно) использовалась как средство защиты магической силы городов, а божеству Зерна жертвовали особого ягненка. У славянских племен к весеннему равноденствию близок праздник Масленицы — действо, связанное одновременно с концом старого года и началом нового, главным событием которого было сожжение большого соломенного чучела и коллективная трапеза. В. Я. Пропп пишет о различных толкованиях обряда: «Е. В. Аничков... в масленичном чучеле видел олицетворение смерти. Масленица есть „воплощение зимнего периода с его нечистью"». Теория, что чучело масленицы олицетворяет собой смерть, близка к очистительным теориям, сводящим масленицу к воплощению не только смерти, но и чумы или вообще болезней, которые изгоняются, чтобы обеспечить человеку здоровье. Вс. Миллер рассматривал ее как олицетворение старого года, который убивают перед наступлением нового». Что же касается насыщения, то обильность угощений связана с жертвами умершим предкам и разделением с ними трапезы. У И. П. Сахарова читаем: «В степных селениях первый блин кладут на слуховое окошко для душ родительских. Старухи, кладя блин на это окно, приговаривают: „Честные наши родители! Вот для вашей душки блинок"». Из этнографической литературы известны случаи принесения в жертву стариков и старых вещей для поддержания силы и энергии нарождающегося временного цикла.

Поэтому в масленичном ритуале сошлись сразу два представления — о младенческой слабости Нового года, жизнь которого нужно постоянно поддерживать горящей ветошью (будь то вещи или люди), и о совместной трапезе с отцами, насыщающей Подземный мир и дающей силы земле.

Еще один замечательный масленичный обряд — «игра в царя» — преследовался в России как языческий. Крестьяне выбирали из своей среды мужика, которого рядили в одежды, напоминающие царские, и после этого поклонялись ему. Исходя из сказанного выше, предположительно ритуально-календарным смыслом первого ниппурского месяца было уничтожение престарелого царя и старых культовых построек и избрание нового, молодого правителя Страны с последующим обновлением святилищ.

Пик половодья. Образование влажных участков земли и начало работы с ними. Урожай озимых зерновых (пшеницы) и льна. Также урожай ячменя, посеянного в феврале и поспевающего за 80 дней. Скот выводится из хлева.

В стШ время зафиксировано два написания месяца — iti-(ezen)-gu4-si-su3/su «месяц (праздника) gu4-si-su3 /su» . Во время III династии Ура наиболее частым написанием становится gU4-si-su2/su, а также исчезает слово ezen «праздник». В самом конце III династии Ура появляется иное написание, закрепленное позднее и оставшееся единственно принятым во всех вавилоно-ассирийских месяцесловах — iti-gU4-si-sa2. Перевод этого последнего названия хорошо известен, поскольку sisa2 = eseru не имеет другого значения, кроме «вести прямо, направлять, приводить в порядок». Так именно и переводит Ландсбергер, и ему вторит Лэнгдон: «месяц направления волов», «месяц шествия волов». При этом у обоих одни и те же аргументы. Во-первых, это строчка Астролябии Б «волы направляются», во-вторых, упоминание в текстах начала II тыс. ka2-dLugal-gu4-sisa2 «ворот Бога, направляющего волов» в Ниппуре.

Первая попытка перевода и интерпретации старошумерского написания предпринята Коэном. Он представляет gu4-si номинативной формой, a SU3/SU принимает как глагол. Относительно имени удается довольно быстро доказать, что gu4-si означает «рогатый вол, однорогий вол», откуда впоследствии gisgu4-si-dili «стенобитный таран» (также эпитет Нинурты). Основная трудность связана с интерпретацией глагола. Коэн принимает соответствие SU3 = Sadahu «шествовать, маршировать, идти в процессии» и переводит iti-gu4-si-su3 «месяц, когда рогатые волы шествуют вперед». Название месяца связано у него с процессией волов, тянущих за собою плуг. Коэн правильно отмечает, что во всех литературных текстах, где упомянут плуг или пашущий вол («Песнь пашущего вола», «Ишме-Даган и колесница Энлиля»), пахота и бросание зерна в землю являются лишь символическим обрядом.

Обратимся ко всем известным комментариям на второй месяц.

«Месяц „гу", (в небе) Звезды (= Плеяды), семеро их — великие боги; отверзание земли, (когда) волы направляются, влажная земля открывается, плуг омывается; месяц Нингирсу, героя, энсигаля (букв, „великого энси") Энлиля»
«Месяц, который вола направляет, равнину открывает»

Оба фрагмента Астролябии, связанных со вторым ниппурским месяцем, пытались толковать как указания на земледельческие празднества. («(в месяц N) открывание почвы (происходит), волов направляют (в ярма), пропитанная водой земля...»); («месяц, (в котором) волов запрягают в ярмо и (когда) высоко (лежащие поля) распахиваются»).

Хозяином месяца закономерно является Нинурта-Нингирсу, носящий в литературных текстах почетный титул «начальник земледельцев Энлиля», а в Астролябии «герой, энсигаль Энлиля». Последние эпитеты Нинурты исключительно важны. Во-первых, в Астролябии он назван «герой, витязь»; это очень древний титул, впервые зафиксированный в старошумерских надписях из Лагаша. Интересный факт: в силлабариях аккадскому «герой» соответствуют два шумерских слова - UR.SAG и GU4 «бык». Это очень важный довод в пользу понимания GU4 в значении «бык». Ассоциация «бык—герой» с указанием на Нинурту совершенно естественна, поскольку герой всегда воспринимается в мифологии как некто, наделенный бычьей силой.

В апреле-мае гремят первые грозы и широко разливаются воды. С этими явлениями природы связан цикл мифов о Нинурте: герой Нинурта покорил враждебные горы, усмирив злых богов (в древнейшей версии — Асага и его соратников), и был удостоен вечной царственности.

«Если на 10-й день месяца „гу" праведный праздник Иштар устраивается — (это) потому, что Шузианну, дочь Энмешарры, которую Энлиль схватил, в Экуригигале он познал, на троне ее великом воссел, скрепляющую печать ей подарил, камень „буршасилла" в великих воротах... поставил, процессию для дочерей Ниппура учредил»

«Если на 19-й (?) день месяца „гу" нечистые изгоняются — (это) потому, что Нинурта в Эшумеша в гневе своем вошел»;

«Если на 24-й день месяца „гу" новогодье Нинурты устраивается — (это) потому, что Нинурта простер злых богов перед Энлилем, Энлиль ему обрадовался и направил приветствие Лугальдукугу в Середину Неба».

Перед нами — развернутая реминисценция одного из главных шумерских мифов. В самом нижнем, архаическом слое это история о том, как Асаг и его сподвижники-камни преградили путь водам разлива и юный герой Нинурта вступил в схватку с ними (см. I месяц). Верхний слой мифа повествует о детях Энмешарры (одной из ипостасей Ана) — семерых демонах Асакку, побежденных все тем же Нинуртой. Энмешарра украл таблицы судеб, ранее принадлежавшие Энлилю, и сын Энлиля решил эти таблицы вернуть. По сути, под таблицами судеб здесь понимались ME, дарованные для устроения мира. В конце мифа Энмешарра и его дети наказаны, некоторые из них уведены в плен и вместе с трофеями положены перед Энлилем. В заклинаниях ассирийского времени (и более поздних) эта история сохранилась в образах семи демонов болезни, называемых также Асакку. Реминисценция в данном тексте касается трех событий: соединение Энлиля с дочерью Энмешарры Шузианной, представление Энлилю поверженных противников и возвращение ему таблицы судеб, гарантирующей созидательную деятельность в течение года.

Ритуал прихода Нинурты в храм Эшумеша и его последующего возвышения хорошо известен по тексту о возвращении Нинурты в Ниппур. В частности, после того, как Нинурта побеждает враждебные горы, доставляет пленников и трофеи в город Энлиля, он удостаивается похвалы отца и идет в храм Эшумеша к своей жене: «В Эшумеша, дом свой любимый, войдя одиноко, супруге своей, деве Нин-Нибру, что внутри него — сказал он, что вовне его — сказал он; благое слово царя на долгие дни произнес».

Мы видим, что приход к супруге в храм Эшумеша связан, с одной стороны, со священным браком («впускать внутреннее» часто связано с зачатием, оплодотворением), с другой — с обрядом определения судьбы царя (благое слово на долгие дни). Возвышение Нинурты и его уединение с супругой означают здесь возвышение царя и его мужскую доблесть, поскольку политическое преобладание и обладание на ложе тесно связаны между собой. Так же точно войну и священный брак можно сравнить с пахотой земли, подвергающейся насилию со стороны плуга.

Помимо упомянутых выше мероприятий, в тексте содержится информация об играх атлетов — событии, известном только из фрагмента Астролябии на V месяц. Можно предположить, что спортивные состязания этого времени магически имитировали битву Нинурты и Асаг. По поводу состязаний, связанных с брачной обрядностью, еще в 30-е годы писала О. М. Фрейденберг:

В письмах ассирийским правителям и их детям несколько раз встречаются упоминания двух священных браков — Иштар и Таммуза, Набу и Ташмет. Интерес представляет факт их датировки вторым месяцем. Священный брак Иштар и Таммуза совершается с 7-го по 17-й день месяца ajaru (шумер. GU4-SI-SA2), причем в седьмой день месяца запрещены браки между людьми. Другой текст того же времени сообщает о брачном табу на пятый день праздника. В донесениях астрологов читаем об амнистии преступникам на пятнадцатый день этого месяца.

Весенний праздник Ташмет и Набу по ритуалу идентичен браку Иштар—Таммуза. Письма сообщают, что он проводился со 2-го по 6-й день, т. е. до брака Иштар—Таммуза. В конце второго дня, на закате, Набу заворачивался в «одежду божественного могущества» и сопровождемый большой процессией направлялся к супруге Ташмет в храм Эхуршаба, где все было готово к проведению брачной церемонии. Сам акт священного брака происходил между третьим и четвертым днями, на шестой день Набу выходил в храмовый садик, где обозревал приготовленные для него обильные жертвы. По окончании праздника Набу посещал храм Иштар, по-видимому, отдавая ей дань как главной невесте и поздравляя с началом ее собственного праздника. Итак, несмотря на позднее происхождение источников, можно датировать брак Инанны—Думузи вторым месяцем Ниппурского календаря.

Гипотеза перевода В. Емельянова. Второй месяц Ниппурского календаря примерно соответствует апрелю-маю (21.IV—21.V). В конце этого времени начинается спад воды после разлива и открывается значительная часть заливных лугов и пахотных земель. Из шумерских текстов с этим временем, вероятно, связан фрагмент «Поучения земледельцу»:

«Когда ты спустишь (с поля) воду, следи за тем, чтобы влажная земля была ограждена. Пусть волы из пастушьего стада больше ее (= целину) тебе не топчут. После того как сорняки срезаны и границы поля установлены, подровняй его маленькими мотыгами весом (не более) 2/з мана каждая. Пусть плоская мотыга следы волов заровняет, (поле) пусть чисто уберет».

Текст абсолютно коррелирует с событиями второго месяца: речь идет о восстановлении плодородия земли после открытия влажной почвы. Понятен механизм этого действия: вол топчет землю копытами, и на ней образуются ямки cо стоячей водой, что свидетельствует о готовности почвы к воспроизводству. Издатель текста М. Сивиль установил, что gu^suhubx — бык из стада, не принимающий участия ни в севе, ни в пахоте. Он не является тягловым животным и содержится на подножном корму.

У многих народов этого времени приняты два связанных между собою обряда — обряд выгона скота в поле и обряд священного брака. Так, у Овидия в стихах, обращенных к апрелю, сказано: «О плодоносная мать двух влюбленных, даруй мне свою благодать!» Само обращение адресовано богине любви Венере. Вспоминаются Veneralia римских патрицианок, моливших богиню о ниспослании счастья в любви и браке. В Греции на это же время приходился аттический праздник пастухов Артемиды. А у славянских племен 23 апреля ст. ст. проводился пастушеский праздник выгона скота на Юрьевскую росу. Считалось, что креативная мощь быка и животворные соки земли влияют на плодородие всего сущего — от самой земли до брачащихся пар. Покровителем праздника считался св. Егорий Храбрый (= Георгий Победоносец, от греч. Георгий «земледелец»), освободивший девушку из лап Змея. Функция змееборца и покровителя пастырей Егория тождественна функции Нинурты — победителя страшного Асага и носителя пастырства, чьим эпитетом также является engar-zid «истинный земледелец».

Таким образом, выгон быка в поле/на траву связан не только с обрядовой запашкой, но и с регулированием уровня воды на затопленных разливом полях, а в ритуальном смысле — с освобождением женского плодородия почвы (бык топчет землю, сочащуюся влагой, а затем она вскрывается плугом). Обряд священного брака обращен к тому же и должен магически обеспечить плодородие общины.

В целом предсказания на второй ниппурский месяц изобилуют грозными предупреждениями о предстоящем нашествии врага, об узурпации трона, о сражении сыновей за трон отца. Все эти события как раз находятся в функции Нинурты — быка, нападающего на вражью крепость для защиты царского трона, витязя, не знающего равных в битве. Символика сражения, соперничества, преобладания характерна и для священного брака, поскольку брачащийся царь называется «обладатель, повелитель, господин». Разворот семантической цепочки выглядит следующим образом: бык и земля — господин и госпожа — царь и противник. Женское начало содержит момент противостояния, спора с мужской твердостью и силой. Неудивительно, что в сознании древних пахота, брак и война — явления одного порядка, управляемые богиней ярости и страсти Инанной. Страсть Инанны и упорство Нинурты ведут к победе и воина, и возлюбленного.

Интерпретация названия в данном случае не представляет серьезной проблемы. безусловно означает «кирпичная форма» , «кирпич», и глагол «класть, помещать, устанавливать». Итак, перевод названия ясен: «месяц помещения кирпича в (кирпичную) форму».

Ритуал помещения кирпича в форму, символизирующий начало строительных работ, хорошо известен из Цилиндра А Гудеа, а также из одной дрехемской таблички: «жертвы месту, (где) кирпич в форму помещается». Ландсбергер предполагает в качестве действия, освященного обрядом, высушивание изготовленного кирпича на летнем солнце. Однако трудно согласиться с тем, что этому событию могло придаваться столь большое значение. Скорее всего, высушивание кирпича не являлось самоцельным, а входило в состав множества действий, означавших переход природы и людей к активной созидательной деятельности.

«Месяц сиг, (в небе) Уста Неба, Корона Ана (= альфа Тельца = Альдебаран); эта звезда подобна Гирре; месяц кирпичной формы царя, (когда) царь кирпич в кирпичную форму (помещает), страны дома свои строят; месяц Куллы по всей Стране»

В месяц сиг все страны дома свои обновляют, (это) месяц Куллы (всей) страны».

Символическим ядром месяца с самого начала становится родство/двоичность: как кирпич родствен и подобен форме, так альфа Тельца по своей сакральной функции может быть подобна богу очистительного пламени Гирре. Связано это скорее всего с большой яркостью звезды Альдебаран и с представлением о Гирре как боге-консекраторе (см. обряды.V месяца).

Гибил (аккад. Гирра, Гирру) — в Шумерской мифологии бог огня^[2], сын бога грозы Ишкура и богини плодородия Шалы. В некоторых версиях Энума Элиш о нём говорится, что он был ответственен за поддержание оружия в боевой готовности (заострял копья и стрелы). Иногда как бог очищающего огня именуется Очистителем.

Гибил был кузнечных дел мастером и обладал мудростью, которой «ни один бог не мог превысить». В греко-римской мифологии ему соответствует Гефест — Вулкан, в египетской — Птах.

Почитание в этот месяц Куллы — старошумерского бога кирпича — заставляет вспомнить шумерский текст об Энки и устройстве мира, в котором происходит наделение младших богов атрибутами созидательной деятельности.

В Ассирии третий ниппурский месяц был посвящен двум божествам — богу Луны Сину и богу письма и счета Набу. В частности, анналы Саргона II сообщают:

«В месяц сына Энлиля, решающего дела, (того), кто знамения показывает, (месяц) Нанны Небес (и) Земли, героя богов, бога Сина, имя которого по указу Ана, Энлиля и Эа-Владыки Ясноглазого для обжига кирпичей, для строительства городов и зданий названо „месяцем бога кирпичей"; в день храмового праздника сына Бэла, мудреца Набу, писца Вселенной, предводителя всех богов, — повелел я заложить (в форму) кирпич его. Богу кирпичей, владыке кирпичной кладки и строителю Энлиля, жертву я принес, дар вручил и молитву поднятия рук сотворил».

Согласно известному позднешумерскому тексту, бог Луны Син родился в Подземном мире, и за возможность поднять его наверх боги Энлиль и Нинлиль родили и оставили внизу еще нескольких богов, среди которых был и Нергал-Месламтаэа. В гимнах III династии Ура Син и Нергал-Месламтаэа неоднократно упоминаются вместе. Можно предположить, что разделение братьев произошло именно в это время (май-июнь), и при этом Нанна-Син (наверху) символизирует свет, а Нергал — ночной мрак (= кирпич и форма как дневное и ночное ?).

Что же дает нам основание для такого предположения? Во-первых, поздний астрономический текст, в котором читаем: «Созвездие Великие Близнецы = Лугальгирра и Месламтаэа = Син и Нергал». В ряде текстов близнечность богов подчеркивается оппозицией: так, Лугальгирра может называться хозяином правой стороны, а Месламтаэа — левой; или Лугальгирра выступает в качестве черного ворона, а Месламтаэа — в качестве белого. В цитированном выше тексте Лугальгирра и Син признаются божествами, управляющими созвездием Близнецов, т. е. свет и тень признаются родственными явлениями. Между тем из каталога MUL.APIN хорошо известно, что созвездие Великие Близнецы гелиакически восходит именно в мае-июне. Во-вторых, один-единственный этнографический факт: на май-июнь в культурах Средиземноморья приходятся обряды, связанные с преждевременностью, неоправданной скоростью развития (оплакивание умерших юношей и девушек (так называемые русальные обряды от rosalia «цветущая, находящаяся в расцвете»), запрет на браки, похороны «кукушки», сплетенной из зеленых веток.

В месопотамской глиптике аккадского периода имеется ряд изображений, на которых представлен восход Шамаша, появляющегося из ворот, рядом с которыми справа и слева стоят две одинаково одетые мужские фигуры. Вероятно, это и есть божества-близнецы Лугальгирра и Месламтаэа, Син и Нергал.

В целом символика третьего месяца довольно прозрачна: существует явленное и его прообраз (кирпич и форма), находящиеся между собой в родстве и обладающие внешним сходством, причем прообраз понимается как сокрытое и завладение им означает не только материальное приращение, но и расширение интеллекта. Соединение кирпича и формы, явленного и сокрытого способствует процветанию человека (образом процветания у многих народов является новый дом). Таким образом, ритуально-календарным смыслом третьего ниппурского месяца является культ родства-двоичности, символизирующего единство явного и тайного, образа и формы и лежащего в основе представлений о доме как месте хранения сокровищ.

К подобным представлениям примыкает и сюжет мифа о близнецах. У многих народов известны легенды о двух братьях, изгнанных родителями из дому (либо воспитанных дикими зверями) и странствующих по свету в поисках лучшей доли. Братья расстаются у некоего дерева, по состоянию которого (или по состоянию предмета, воткнутого в него) могут догадаться о судьбе друг друга. У славян в июне отмечается Троица: девушки становятся по разные стороны от священного дерева и называют друг друга кумой. Тем временем самому дереву завивают ветви (они должны сплестись).

Часто встречается и другой мотив: в борьбе за обладание местом (или сокровищами) один брат убивает другого и строит на месте его гибели первый город. Город, таким образом, изначально считается местом хранения тайны, местом нечистым (поскольку тайна связана с братоубийством), местом благополучия (поскольку братоубийство позволяет завладеть сокровищами). Двоичность превращается здесь в двойственность, лживость, лукавство, хитроумие, любопытство и как следствие — в интеллект. Братоубийца часто ремесленник (Каин в переводе с древнееврейского означает «кузнец»), т. е. человек смышленый и деловой.

В четвертом месяце шумеры отмечали новогодье сева. Известно, что для проведения праздника новогодья сева было отведено специальное место в храме, куда приносились жертвы: «(Шерсть) в храм, на место сева, он доставил». Известен и ритуал праздника, кратко описанный в монологе Плуга из «Спора Мотыги и Плуга»:

«Когда в месяц сева праздник мой на поле справляют... — царь руку мою держит, волов моих в ярме направляет, знать по сторонам от меня толпится, страны в радости ликуют, народ с удовольствием взирает, мое „утверждение борозды" Степь до совершенства доводит».

С этим фрагментом абсолютно коррелируют формулы других шумерских текстов — «Песни пашущего быка» и песни «Липит-Иштар и Плут»: «Царский бык, иди, иди! Шею под ярмо подставь! Встань на борозду плодородной земли! Пройди ее, чтобы выровнять все стороны! Бык! Шаг твой людей радует, силы в работе придает!»

Распахивание земли в четвертом месяце связано с обрядом сева, а открывание земли во втором — с обрядом священного брака, т. е. с освобождением плодородия почвы. И если в четвертом месяце применяется плужная вспашка, то во втором плуги лишь «умываются» в наполненных водой ямках, оставленных на поле стадными волами. Таким образом, можно отнести формулы «Песни пашущего Быка» и песни «Липит-Иштар и Плуг» к обрядовым песням как выгона быков во втором, так и «новогодья сева» в четвертом ниппурском месяце. Что же касается упоминания в песне «Липит-Иштар и Плуг» неких ME месяца гусису, которые совершенно исполняет (= воплощает) Нинурта, то воплощение это, по всей вероятности, касается именно начала посевной, поскольку до этого работы на земле не проводились и все действия с плугом были чисто магическими.

«погребальный обряд». Тогда название месяца переведется «месяц погребения Ниназу». Последнее тем более вероятно, что пятый месяц Урского календаря называется iti-ezen-dNin-a-zu «месяц праздника Ниназу». По-видимому, поминки по Ниназу проводятся на следующий месяц после погребения. Поскольку символически сев означает погребение семени, становится естественным ритуал его оплакивания и поминок. Ниназу («господин водознатец (= лекарь?)») — божество Подземного мира, рожденное Эрешкигаль, а по другой версии — Энлилем и Нинлиль. Ниназу относится к добрым божествам и в заклинаниях является хранителем ритуальной чистоты. Старовавилонский источник сообщает, что Ниназу имя-эпитет Думузи после нисхождения последнего в Подземный мир. Тогда же, во время Хаммурапи, четвертый месяц начинают называть «месяц Таммуза». Следовательно, действительно могла существовать какая-то неучтенная шумерскими источниками связь между Ниназу Подземного мира и пастухом Думузи, превратившимся в Ниназу с момента своего умерщвления. Насколько стара эта связь — сказать трудно, но во всяком случае она известна со времени Хаммурапи. Идея празднества достаточно ясна: оплакивается упавшее в землю семя, от которого ждут больших всходов. Как писал В. Я. Пропп, «уничтожаемые существа — воплощение, инкарнация, средоточие растительной силы земли... недоразвившиеся божества... Земледельцу нужно не телесное воскрешение убиваемого существа, ему нужно, чтобы сила этих существ передалась полям» (Пропп, 1963, 97—98). В ранней древности таким убиваемым существом был, по-видимому, Ниназу, позднее им стал возлюбленный Инанны пастух Думузи. Впрочем, можно предположить и то, что Ниназу был исключительно урским божеством, а в Уруке и Ниппуре с самого раннего времени праздновали уход Думузи.

«Месяц шу, (в небе) звезда Праведный Пастырь Небес (= Орион) — Ниншубур, великий визирь Ана и Инанны; месяц насыпания семени, проращивания раннего семени; крик месяца (?) Нинруругу; месяц, (когда) пастыря Думузи схватили».

Название месяца переведется «месяц погребения Ниназу». Последнее тем более вероятно, что пятый месяц Урского календаря называется iti-ezen-dNin-a-zu «месяц праздника Ниназу». По-видимому, поминки по Ниназу проводятся на следующий месяц после погребения. Поскольку символически сев означает погребение семени, становится естественным ритуал его оплакивания и поминок. Ниназу («господин водознатец (= лекарь?)») — божество Подземного мира, рожденное Эрешкигаль, а по другой версии — Энлилем и Нинлиль. Ниназу относится к добрым божествам и в заклинаниях является хранителем ритуальной чистоты. Старовавилонский источник сообщает, что Ниназу имя-эпитет Думузи после нисхождения последнего в Подземный мир. Тогда же, во время Хаммурапи, четвертый месяц начинают называть «месяц Таммуза». Следовательно, действительно могла существовать какая-то неучтенная шумерскими источниками связь между Ниназу Подземного мира и пастухом Думузи, превратившимся в Ниназу с момента своего умерщвления. Насколько стара эта связь — сказать трудно, но во всяком случае она известна со времени Хаммурапи. Идея празднества достаточно ясна: оплакивается упавшее в землю семя, от которого ждут больших всходов. Как писал В. Я. Пропп:

В ранней древности таким убиваемым существом был, по-видимому, Ниназу, позднее им стал возлюбленный Инанны пастух Думузи. Впрочем, можно предположить и то, что Ниназу был исключительно урским божеством, а в Уруке и Ниппуре с самого раннего времени праздновали уход Думузи.

«Месяц шу, (в небе) звезда Праведный Пастырь Небес (= Орион) — Ниншубур, великий визирь Ана и Инанны; месяц насыпания семени, проращивания раннего семени; крик месяца (?) Нинруругу; месяц, (когда) пастыря Думузи схватили».

Месяц шу — когда Иштар народ Страны по своему мужу Думузи плакать заставляет», «Хватание Пастуха, отверзание могилы».

Праздник Думузи-Таммуза по ассирийским источникам I тыс. В позднее время месяц Таммуза отмечался как «месяц плача, месяц, (когда) схватили Думузи (и) оплакивание установлено». Согласно Ашшурскому месяцеслову, оплакивание устраивается на второй день, согласно Вавилонскому — на десятый. Аккадоязычный календарь из Элама комментирует месяц Таммуза как «месяц, когда врата Подземного мира открываются для нисхождения умершего бога».

Ритуал плача по Думузи известен также из серии больших заклинаний, обращенных против злых духов и исполняемых в конце IV месяца.

На 28-й (?) день месяца ду'узу, когда Иштар народ Страны плакать заставляет, семьи человеческие, собравшись в (определенном) месте, перед Ануннаками и духами-предками семьи по Думузи плачут. Иштар встает и делами людей занимается. В день возлежания (?) укрась лазурное лоно звездочками, переносной алтарь установи, имя человека (больного человека) назови, 12 хлебов и пиво «михху» [принеси], и скажи: «Больного избавляю!» Иштар-рецуа, подпаску Думузи, цветной сосуд и плетеный шнур подари! Скажи: «Иштар-рецуа, замолви слово за больного перед Думузи!» В доме Иштар в день возлежания (?) так сделай. Ранним утром, когда ложе Думузи приготовлено, принеси 1 литр муки, смолотой мужчиной! В головах ложа огонь возожги! Хлебец «каману» приготовь, молоком залей и в головах ложа установи! Пивной сосуд вином наполни, флейту «эмбубу», инструмент «синнату», чашу, корытце, кадильницу Думузи подари!

В этом тексте дается инструкция по исцелению путем приношений Думузи, перед которым за больного ходатайствует его подпасок Иштар. Среди других подарков упоминается флейта «эмбубу», известная и из текста о нисхождении Иштар. Важен не только сам ритуал, но и его функция: поскольку Думузи рассматривается в это время (июнь-июль) как божество Подземного мира, то считается, что он имеет прямой контакт с демонами болезней и может воздействовать на них. Следовательно, люди вправе ждать от него милостей, и милости эти должны быть получены в обмен на жертвуемые предметы.

Месяц пришелся на летнее солнцестояние (22—27 июня), поэтому у большинства народов Ближнего Востока и Европы представления о нем похожи. С этого времени начинается путь Солнца в Нижний мир, т. е. уменьшение светового дня, которое представляется мифопоэтическому сознанию уходом в преисподнюю божества весны и света. Уход под землю божества весенней растительности приводит к власти засуху следующего месяца (между прочим, египетский Осирис, отождествлявшийся с ячменным зерном, уходит в Подземный мир, а на его место приходит бог пустыни Сет). Божество разыскивается матерью или сестрой, после чего оплакивается. Вторая метафора месяца — сравнение ушедшего божества с умершим и проросшим зерном раннего сева.

Таммуз у финикийцев и греков превратился в Адониса-Аттиса, оплакиваемого женщинами как умершее божество и встречаемого с ликованием после воскресения. У славян хорошо известен праздник Ивана Купалы (в архаическом варианте — Мары-Марены (т. е. Смерти)), основными событиями которого считаются прыжки через костер (чем выше прыжок — тем выше колос) и пускание по воде в гробообразных лодках зажженных свечей (позднее — просто венков по воде). Постепенно забылся старый купальский обряд поклонения дереву Купалы с последующим опусканием ствола в воду (= посвящения Смерти). У сабиев проводы Думузи долго были в числе самых значительных праздников. Интересное описание плача по Думузи дано в «Фихристе» арабского автора X в. Ибн ан-Надима, бывшего свидетелем необычного праздника:

«В середине месяца справляется праздник букат, что означает „плачущие женщины". Это тауз — праздник, справляемый для божества Тауза. И плачут женщины по Таузу, поскольку убил его его хозяин, и смолол его кости на мельнице, и развеял их по ветру. Женщины не едят ничего молотого, а только сырую пшеницу... финики, изюм и тому подобную пищу».

Таким образом, ритуально-календарным смыслом четвертого ниппурского месяца следует признать умерщвление-оплакивание положенного в почву зерна с последующим величанием, стимулирующим прорастание семян.

Название месяца связано с воззжением огней, будь то огонь светильника или огонь храмовой печи. О празднике упоминает только один шумерский литературный текст, условно названный первым издателем С. Н. Крамером «Смерть Гильгамеша». Вот фрагмент из него:

«[.... ], сын Уту! Пусть ему в Подземном мире, месте мрака, свет установят! С тех пор как люди — все, сколько было — названы, навеки статую эту создали! Могучие юноши, чей взгляд месяцу подобен, плечи пусть расправят! Без того, кто перед ней (= статуей) в борьбе и атлетике соревнуется, в месяц izi-gar, (месяц) праздника духов, перед ней свет не установлен».

Судя по этому плохо сохранившемуся отрывку, перед статуей Гильгамеша устраивают состязание сильных юношей и тем самым устанавливают свет в Подземном мире в месяц духов, которым и является V месяц Ниппурского календаря.

«Месяц „не", (в небе) звезда Стрела Нинурты (= альфа Большого Пса = Сириус), жаровни зажжены, факелы Ануннаки подняли, Гирра нисходит, с богом Солнца равняется; месяц Гильгамеша, (когда) девять дней юноши в борьбе (и) атлетике по кварталам своим соревнуются»

В это время проходит почитание мертвых, выходящих на свет из Подземного мира (отсюда и упоминание о «факелах Ануннаков»). Многочисленные тексты погребальных жертв на пятый месяц, дошедшие от Старовавилонского периода, фиксируют различные даты жертвоприношений. Но главное не в этом: большая часть текстов с поминальными жертвами датирована именно пятым месяцем, так что становится очевидной календарная привязка основных поминок. Не забудем отметить в этой связи, что адресатами всех заклинательных текстов, призванных спасти семью от злых демонов, являются Думузи, Уту-Шамаш, Гильгамеш, Нингишзида и Ануннаки, которых считают божествами Подземного мира.

На свет множества огней выходят мертвые, но среди них попадаются и такие, которые превратились в демонов и поэтому опасны для живых. Вследствие этого наряду с очистительными обрядами исполняются обряды изгнания демонов (впоследствии убиение колдунов) посредством сожжения их фигурок. Заклинания делятся на три основных части: в первых двух помещены ночные заклинания с призывами к Нергалу и Гирре (уничтожение злых сил), в третьей же помещались заклинания, читаемые на рассвете и обращенные к богу Солнца Шамашу. В частности, обряд отгона демонов от входа в жилище совершается на 28-й день пятого месяца. В первой части заклинатель взывает к богу справедливого суда Уту-Шамашу с просьбой вынести решение о судьбе колдуна; далее изготавливаются и сжигаются в жаровне (либо высушиваются на солнце) его изображения. Вторая часть отдана уничтожению самой колдовской силы (эту функцию берет на себя бог разрушительного пламени Гирра), которая обращается в дым. В третьей части останки сожженного образа поливают водой, затем совершается их второе сожжение. Наконец, в четвертой, последней части производится омовение пострадавшего и его ритуальное очищение. Мы видим, что в ритуале задействованы две основные силы — бог созидательного и бог разрушительного огня. Если один иссушает колдуна, лишая его сил, то другой разрушает саму его жизненную форму. Интересно и то, что уничтожение ведется с помощью двух стихий разрушения — огня и воды (огонь—вода—огонь). Уничтожается плоть не только колдуна, но и самого колдовства.

Еще один замечательный ритуал, датированный последними числами пятого месяца, вошел в состав заклинаний, обращенных к Иштар и Думузи:

Если человек духом отца своего и матери своей захвачен — в месяце абу на 27-й день глины из карьера возьми, образ мужской и образ женский сделай. К образу мужскому золотой шест прикрепи, к образу женскому — два золотых уха прикрепи. Лазурит красной шерстяной ниткой обвяжи и на шею его (женского образа) прикрепи. Обращайся с ними бережно, почитай их (и) заботься о них! Образы эти на три дня в головах больного помести! GAN.NE.MA окропи их! На третий день, 29-го, когда духи соберутся, парусное судно построй! Пищей их надели (и) перед Шамашем дай (ее) им! По течению лики их установи и так скажи: «От тела такого-то, сына такого-то, на 3600 мер пути удалитесь, уйдите, уйдите, удалитесь, удалитесь! Клятвой богов великих закляты будьте!»

Заклинание обращено против духов родителей человека, несущих ему болезнь. Здесь упомянут довольно мягкий способ расправы — духи сплавляются по воде на судне, груженном всяческими яствами. Зато понятна причина, заставившая их выйти из Подземного мира, — духи родителей не получили достаточного посмертного кормления и почитания. Значит, можно предположить, что два известных в это время мифологических события — выход из-под земли всяческой нечисти и кормление родителей — имеют в основе один и тот же мотив: в Подземном мире недостаточно пищи, и духи некормленых родителей идут на чужую территорию питаться припасами живых, а заодно и мстят непочтительным детям различными болезнями.

Предсказания на пятый месяц дают в основном безрадостную картину: голод, ослабление царем собственной страны, беспричинная печаль, смерть наследника престола, высокая смертность по Стране в целом. Исключение делается лишь для строителей храмов и святилищ. Неслучайно Саргон II закладывает фундамент своего дворца «в месяц не-не-гар, месяц, (когда) спускается Гирра, высушивает влажную землю, (когда) закладываются фундаменты города и дома». Предсказания подтверждают общее восприятие пятого ниппурского месяца как скорбного, голодного, беспокойного для Страны.

Мы уже имели достаточно возможностей убедиться в том, что основой ритуалов пятого ниппурского месяца является почитание умерших предков и соревнования в честь героя Гильгамеша. Для того чтобы подойти к существу таких представлений, необходимо вспомнить, что жрец-вождь Урука Гильгамеш был на 2/3 богом, на 1/3 человеком и что целью его подвигов было достижение бессмертия. Скажем коротко, что овеществленным бессмертием в эту эпоху было подчинение своей власти чужого пространства, сопровожденное установкой поименованной стелы «на вечные времена». Стела с именем владельца территории обеспечивала его загробное кормление в течение неопределенно-долгого времени, а надпись на стеле возбуждала в живущих желание уподобиться в деяниях своему славному предку. И здесь мы вплотную подходим к самому определению героического поведения. Что такое герой и как почитание героев связано с культом мертвых — об этом со свойственной ей ясностью мысли пишет О. М. Фрейденберг:

Все необходимое, как видим, сказано и самым существенным образом относится к Гильгамешу: он и полубог, и отец мертвых, и связан с богом Солнца Уту, и имеет собственный культ в Фаре, Лагаше, Ларсе и Уре (в частности, тексты дают топоним «берег Гильгамеша», предположительно означающий место погребения), и связан с соревнованием, борьбой за первенство.

Но есть еще некий дополнительный момент, неразвитый у Фрейденберг и также связанный с культом героя, именно — его претензия на богоравность как предосудительное деяние. В июле-августе Солнце начинает обратный ход — путь в преисподнюю, и символика солярного культа в это время — претензия Солнца на вечное свечение при очевидном естественном стремлении к «смерти», нежелание смириться с очевидным. Солнце борется с преисподней, будучи порождением и добычей преисподней. Два мира — мир живых и мир умерших — противостоят друг другу, причем мертвые действительно хотят пожрать живых с целью завладения их пространством (ср. слова Иштар: «Выпущу мертвых — пусть живых пожирают, / Меньше, чем мертвых, станет живых»).

На смену богу плодородия и растительности (Осирису, Баалу, Думузи), ушедшему накануне в преисподнюю, приходит из Подземного мира нечестивый бог засухи, бесплодия, смерти — в Египте это проклинаемый Сет, в Угарите Мот, в Месопотамии Гирра. Правитель такого рода — всегда временный, обреченный впоследствии на позор и/или на посмешище (ср. также и греческого Геракла). Вот эта борьба мирского света с тьмой Подземного мира и нуждалась в зажигании факелов и в заклятии тьмы. Живые предупреждали мертвецов: у нас свет, к нам нельзя. Почитание/упреждение мертвецов факельным светом в греческом культе героев перешло в знак триумфа при соревнованиях атлетов, что в значительной мере связано с прометианским мифом. Прометей передал людям огонь в полом тростнике, за что был назван благодетелем человечества. У Павсания есть сообщение о том, что в Афинской академии был жертвенник Прометея, от которого начинался бег до города с зажженными факелами, причем бегуны должны были сохранить их горящими. В Афинах ежегодно проходили празднества горшечников, чьим покровителем был Прометей (ср. «не боги горшки обжигают»). Они устраивали бег с факелами, зажженными от жертвенника Прометея в Академии. Как нам представляется, обряд несения и зажигания факелов при Олимпийских играх также является прометианским превращенным обрядом культа мертвых. Основной идеей таких обрядов было превознесение совершенного тела, преодолевшего смерть. Солнцу-Телу помогали превозмочь стремление в мир мрака и теней.

Как бы то ни было, ритуально-календарным смыслом пятого ниппурского месяца является заклятие жгучего июльского солнца как воцарившегося покойника, вышедшего на борьбу с миром живых.

«Месяц кин, (в небе) созвездие Лук (= дельта, сигма Большого Пса) Инанны Эламской; матери Инанны в „Реке, противостоящей людям" (= обычный пер. „река священных ордалий") очищаются, ежегодно сияют»
«Месяц кин, служба Иштар Эламской: богини Иштар в Реке освящаются, ежегодно сияют».

«Длинная Река, противостоящая людям" — празднество Иштар, очищение Иштар»

В мифологии Двуречья Инанна-Иштар не является матерью, а добавление к ее имени эпитета «Эламская» заставляет предположить, что здесь смешались различные представления о богине Неба. Если обратиться к эламской религии, мы найдем во главе древнейшего пантеона богиню-мать Пиненкир, до последних лет эламской истории называемую «богиней Неба». Месопотамцы видели в Пиненкир аналог Иштар и впоследствии перенесли на Инанну-Иштар репродуктивную функцию Пиненкир. В то же время в эламской столице в месяце абу отмечался праздник «новый месяц очищения Инанны Града Небесного». В Новоассирийский период читаем в силлабарии: , где istaru — любая добрая богиня. Что же касается принадлежности созвездия Лука Инанне-Иштар Эламской — следует вспомнить известные изображения Иштар-Астарты в виде нагой всадницы, стреляющей из лука.

Следующая проблема, касающаяся локуса очищения ИнанныИштар, представляется нам более значительной. Итак, в шумерской части фрагмента Инанна названа матерью и представлена очищающейся в Реке Подземного мира. В шумерской литературе есть один пример с матерью и Подземным миром и один пример с окроплением Инанны водой. Так, в тексте об Энлиле и Нинлиль говорится об оплодотворении Нинлиль семенем трех Подземных богов — Нергала, Ниназу и еще одного неизвестного. Оплодотворяет ее Энлиль, принимающий обличья трех разных людей — сторожа ворот Подземного мира, человека Реки Подземного мира и перевозчика Реки Подземного мира. А в тексте о нисхождении Инанны в Подземный мир кургар и галатур — посланцы Энки — оживляют Инанну водой жизни и пищей жизни. Кроме того, в одном из ассирийских текстов Иштар говорит: «Я омыла свою голову в источнике горы Дильмуна». Мы видим, что проблема интерпретации сюжета с омовением богини действительно сложна, и лучше начать рассуждения с конца — т. е. с источников ассирийского времени.

У ассирийцев месяц посвящен богине Подземного мира, в качестве одного из своих имен имеющей имя Иштар. Аккадская версия текста о нисхождении богини в Подземный мир приводит слова Эрешкигаль, обращенные к Намтару:

«Ступай, Намтар, в (ворота) Эгальгины (,дома великого истинного") постучи, подпятники ворот раковинами укрась, Ануннаков выведи, на золотые троны усади, Иштар водой жизни окропи, от меня ее уведи!»

Речь идет о части Подземного мира, в которой живут Ануннаки, решающие судьбы мертвых. Их необходимо вывести для того, чтобы окропить Иштар водой жизни (т. е. оживить ее). После этого Эрешкигаль приказывает удалить от себя Иштар, что вполне понятно — отныне Иштар жива. Аккадский текст позволяет перевести название ассирийского месяца «месяц Владычицы Великого дома (= Подземного мира)» и предположить, что этой владычицей может являться как Иштар, так и богиня Эрешкигаль.

В шумерском тексте о нисхождении Инанны богиню, повешенную на крюк решением Эрешкигаль, спасают существа, посланные богом Энки в Подземный мир: «Один траву жизни, один воду жизни на чело ее возложите». Интересно, что оживление Инанны происходит во время родовых мук богини Подземного мира. По-видимому, роды затягиваются именно по причине отсутствия Инанны среди живых. Как бы то ни было, во всех текстах о нисхождении Инанны-Иштар говорится не о погружении ее в водный источник, а об окроплении водой жизни, после чего богиня выходит на поверхность земли (а Эрешкигаль, повидимому, разрешается от бремени).

Таким образом, под очищением богини-матери в Реке/Реке Подземного мира на месопотамском материале нужно понимать окропление-оживление живой водой, дающее земле производительную силу. Употребление имени Иштар во множественном числе, скорее всего, относится к многочисленным статуям богини, ритуально омываемым в это время в водных источниках. Что же касается очищения-освящения года, то с VI—VII месяца в Ниппуре начиналось второе полугодие, и ритуальное омовение статуй Иштар означало пробуждение производительных сил земли после засухи предыдущего месяца.

Объяснив интерпретацию Астролябии, необходимо остановиться и на причине сошествия Инанны-Иштар в Подземный мир. В шумерской версии на вопрос Эрешкигаль о причине прихода она отвечает: «У сестры моей старшей, светлой Эрешкигаль, муж ее — владыка Гугальанна умер; на погребальный обряд его посмотреть, погребальное пиво из сосуда ему возлить — вот зачем (я пришла)»

Странно, что имя умершего супруга Подземной богини выписано без детерминатива, тем не менее он достаточно известен в шумерском пантеоне. Имя dGu2-gal-an-na встречается в ассирийском списке богов, где он назван мужем Эрешкигаль. Мертвый Гугальанна-Нергал, как сказано в том же гимне, имеет в качестве помощников бога Гирру и Владыку солнечного захода. Смерть бога мертвых означает, во-первых, проникновение жизни в Подземный мир (vice versa), во-вторых, прекращение плодородия Земли-Эрешкигаль. Вот почему Инанна — богиня жизни и восхода — отправляется в Подземный мир именно после смерти Нергала (= Солнца мертвых): ее приход означает жизнь мертвых и начало восстановительного периода активности земли. Именно за это нарушение порядка «Если ты Инанна утреннего восхода — что привело тебя в Страну без возврата?» она и расплачивается временной смертью.

Инанна покидает все свои храмы, и после ее ухода в Подземный мир на руинах этих храмов устраиваются плачи. Из большого числа шумерских текстов мы знаем, что уход бога или богини из храма влечет за собой разрушение, запустение, прекращение плодородия, голод. Все эти явления характерны для V месяца, связанного с правлением мертвого Солнца (ср. умерший бог Подземного мира).

Итак, в VI месяце Инанна не входит в Подземный мир, а выходит из него, и обряды этого месяца связаны с оживлением и встречей богини. Встречают ее не весело, а печально, как вернувшуюся покойницу, на что указывает шумерский текст (316—321). Брак с Землей в это время, скорее всего, запрещен ввиду возможного неблагоприятного исхода (супруг покойницы сам становится мертвецом). Земля после засухи готова к новому репродуктивному циклу, в нее вносятся семена ячменя, а на земле начинается новое полугодие, связанное с ростом зерна и сбором урожая. Перевод названия месяца — «месяц службы богине Инанне» (оживление и встреча).

Обряды этого месяца в средиземноморском культурном круге демонстрируют редкое единство мировоззрения. Евреи в конце месяца элул устраивают ритуал очищения ташлих — сбрасывание в воду всех грехов и долгов, накопившихся за год. У греков известен проходящий в это же время праздник Персефоны, дочери Деметры, уходящей на полгода в Подземный мир. Кроме того, у римлян 24 августа отмечается день mundus patet «земля открывается», а в начале сентября празднуется день священного омовения Дианы. У славян языческие Дожинки смешались с христианским Успением Богородицы, и в это же время бывает «бабье лето». Современные этнографические исследования свидетельствуют, что у греков Кубани на праздник Успения (Панаию) ходят лечиться к источнику «Святая Рука». После молитвы в небольшой часовне больные заходят в одежде в воду, там сбрасывают одежду и отпускают по течению. Здесь же, на берегу, режут священного барана, которого коллективно съедают. После этого над источником на скале многие видят руку Марии-Фатимы — хтонического божества, связанного со смертью и плодородием. Всюду видим поклонение рождающей Деве, а кое-где с поклонением Деве связан обряд очищения от некоей порчи. Не исключен священный брак в Подземном мире (Исида с мертвым Осирисом, Персефона с Аидом). Всюду это время отмечено как начало нового жизненного цикла — отныне жизнь переходит в Подземный мир, где совершается работа земли по воспроизводству изобилия. Итак, вот перед нами весь цикл Инанны-Думузи: во II месяце происходит их брак, в III начинается активная созидательная деятельность (брат и сестра становятся двойниками), в IV месяце под землю уходит зерно-Думузи, на следующий месяц — Инанна, а в конце цикла возлюбленные соединяются в Подземном мире, давая жизнь производительнице-земле (после чего Инанна покидает загробный мир).

Сочетание знаков можно перевести как «серебряный холм», но скорее всего «серебряный» здесь означает «священный» (серебро у шумеров было наиболее почитаемым металлом и денежным эквивалентом), и тогда du6-ku3 «священный холм». О значении термина дважды (и по-разному) пишет Т. Якобсен: «Дуку был священным местом. Изначально и главным образом термин обозначал накрытую груду урожайного зерна, но значение его распространилось вообще на Подземные амбары»; шумеры видели Священный Холм «в горах на восточном горизонте, в месте восхода Солнца. В самом деле, именно пышная растительность, заливные зеленые луга холмов заставляли шумеров искать происхождение и жилище Лахар... на отдаленных зеленых лугах». Я. Ван Дейк Священным Холмом полагает Мировую Гору, где живут боги и откуда пошла вся шумерская культура. Таким образом, исследователи не пришли к единому мнению: или это Подземное хранилище зерна, или далекие заливные луга на востоке, или же нечто вроде греческого Олимпа. Тем не менее все три мнения согласны в одном:

Священный Холм — место первоначала, сакральный центр бытия. По-аккадски месяц так и называется tasritu «начало», что вполне объяснимо — седьмой ниппурский месяц симметричен первому фактом равноденствия, и если центром первого полугодия является храмовый престол, то вторым закономерно признан первохолм (как вторая часть мировой вертикали). После ухода Думузи и возвращения Инанны мир создается заново.

«Месяц ду, (в небе) звезда Ярмо Энлиля (= ?), эмблемы (богов) освящаются, имя людей и владык сияет, священное ежегодное возлияние всех стран Ануннакам совершается, врата Абзу открываются, поминки по хозяину Священного Холма Энки-Нинки (устраиваются); месяц предков Энлиля»

Таким образом, самая ранняя письменная традиция считает Энки и Нинки божествами, стоявшими у истоков жизни: они живут в корнях священного дерева вблизи водной бездны, в жилище Нергала, являются родителями 7 (или 6, 9) парных божеств и Энлиля и место их обитания считается сакрально чистым. Если обратится к более поздним спискам богов, то во многих из них en-ki nin-ki также возглавляют родословие.

Астролябия называет Энки-Нинки «Владыками Священного Холма» и упоминает ежегодные возлияния Ануннакам при распахнутых вратах водной бездны. При чем же тут Ануннаки? Дело в том, что число Ануннаков во многих текстах равно семи, что наводит ни мысль о связи между семью парными божествами и семью богами Подземного мира. Если это так и родителями Ануннаков и Энлиля действительно является андрогин Энки-Нинки — станонится понятен смысл ритуала: возлияние совершается первым богам Хаоса, породившим владыку порядка Энлиля.

«Если в главный месяц героя Шамаша, в месяц Холма, созвездие Весы появляется — темная звезда (?), Сатурн — звезда Шамаша; в месяц Холма священное возлияние всех стран Энлилю (Энки?) устраивается]; поминки по Ануннакам проводятся; месяц предка Энлиля бога [Энки-Нинки]; отцы Энлиля — боги-двойники, предки Энлиля, хозяева Священного Холма...» «Поминки по хозяину Священного Холма Энки-Нинки щ поминки по Ануннакам устраиваются». В гимне Ишме-Дагана Ниппуру Энлиль и Нинлиль «истинные ME, великие ME, славные ME на место установили; Ануннаки, как матери с отцами-создателями, за этим наблюдали». Ануннаки выполняют здесь функцию предков Энлиля, как Энки-Нинки в Астролябии. Можно предположить, что для поздних источников хозяин Священного Холма андрогин Энки-Нинки и Ануннаки соотносятся как часть и целое (принесение поминальных жертв Энки-Нинки распространяется и на всех Ануннаков).

Получается, что du6-ku3 «Священный Холм» — первохолм творения, первая насыпь земли на водную бездну, из которой выросло перводерево. Что же касается функции хозяина Священного Холма, то его именем в «Ниппурском компендиуме» маркируется безлунная черная ночь или последний день видимости Луны. Именно оттуда, из самых ворот бездонной ночи, каждый день поднимается судья мира Уту-Шамаш, следящий за порядком на Земле, именно там решаются Энлилем судьбы мира и именно отсюда начинается главный город Шумера Ниппур. Итак, Священный Холм — насыпь земли на водный источник, из которой прорастает небесное дерево тамариск, где живут андрогинные предки Энлиля, возникшие перед разделением Небес и Земли, и откуда начинается весь мировой порядок. Место определения судеб, место восхода Солнца, место схождения Земли и Бездны. Вспоминается Дильмун поздних текстов — чистое (т. е. безжизненное) место, где первыми божествами созданы восемь малых богов, где восходит Солнце и куда отправляют Зиусудру после потопа. Образ Дильмуна — место начала и вечности — несет на себе отпечаток представлений о ниппурском Священном Холме.

Ди́льму́н (возможно, современный остров Бахрейн^[1]) — известный древним шумерам остров в Персидском заливе. В представлениях шумеров Дильмун представлялся родиной человечества и колыбелью цивилизации в целом и шумерского народа в частности.

Дильмун впервые упоминается в шумерской мифологии и аккадском героическом эпосе о Гильгамеше, а также в торговых надписях шумерских городов-государств III тысячелетия до н. э., в которых остров играет роль посредника в торговле Шумера и Хараппской цивилизации долины Инда (видимо, страна Мелухха в аккадских записях).

В шумерских сказаниях героического цикла и поэме о Гильгамеше Дильмун фигурирует как место жительства Зиусудры (Ут-Напиштима) — человека, спасшегося от потопа, к которому Гильгамеш приплывает после смерти Энкиду в поисках секрета вечной жизни.

Осеннее равноденствие понималось у древних как, во-первых, суд Солнца над живыми и мертвыми, во-вторых, как встреча Земли и Водной Бездны, что понятно: Солнце, пройдя экватор, начинает опускаться «на воду», проходя «врата бездны», ночь становится длиннее, день убывает. Мир пересоздается заново. Закономерно появляется миф о возникновении первохолма/перводерева из водной бездны и о парных божествах Хаоса, породивших бога — создателя мирового порядка. У евреев первый день тешрита считается днем закона для Израиля, «днем суда бога Иакова». Греческий месяц boedromion знает празднество Genesia, проходящее на пятый день и посвященное предкам, а на 17-й день того же месяца богиням Деметре и Коре (одно из имен Персефоны) жертвуется молодой поросенок. В это же время у римлян отмечают в первый раз выход духов из Палатинского холма, а у славян проваливается под землю леший в знак окончания летнего лесного сезона. Таким образом, новое полугодие у многих народов оказывается связанным с водной бездной и Подземным миром и первый его месяц символизирует восстановленное равновесие между живыми и мертвыми (поколебленное в V и VI месяце).

Еще одно обстоятельство не должно остаться без внимания: определение судеб совершается в I и VII месяце — т. е. связано с весенним и осенним равноденствием. В первом месяце местом определения судеб является bara2-za3-gar-ra и богам раздаются ME, в седьмом — du6-кu3 и людям раздаются судьбы. Кроме того, вырастание перводерева из Священного Холма наводит на мысль о мировой вертикали как оси равноденствий.

Перевод восьмого ниппурского месяца «месяц отпускания плуга», имея в виду окончание пахотных работ.
«Месяц апин, (когда) мотыга и плуг [в степи] (словесный) поединок затевают; новогодье пахоты устанавливается; месяц Ишкура, смотрителя каналов Небес и Земли»

«Месяц Ишкура» означает сезон дождей, ветер, грозовые явления. В старовавилонском храмовом гимне читаем среди эпитетов Ишкура a-ma-ru «потоп»

Следовательно, Ишкур-Адад имеет прямое отношение еще и к потопу, и к жизни человеческого рода. Неизвестно, было ли сильным его влияние в пору весеннего разлива (по текстам второго месяца этого не понять), но что по своей смертоносной и одновременно живительной силе Ишкур может сравняться с Нинуртой — это едва ли подлежит сомнению. Кроме этого, Ишкур управляет еще и событиями последнего в году разрушительного потопа, происходящего в одиннадцатом месяце. Забегая вперед, заметим, что в это время (наши январь-февраль) происходит сев позднего скороспелого ячменя, называемого se-gu-nu, который созревает за 80 дней. Так вот, в числе эпитетов Ишкура в том же гимне находим «дождь (для) позднего ячменя». Таким образом, Ишкур прямо влияет на все катаклизмы Двуречья и, наряду с Энлилем и Нинуртой, является силой противодействия, борьбы, соперничества между различными сезонами и стихиями.

Ритуально-календарный смысл месяца. Он непонятен. Единственная грань общего значения, просвечивающая сквозь мотив спора Мотыги и Плуга, — окончание пахотных работ (оппозиция их началу во втором месяце), символизирующее также уход от всех видимых форм деятельности (как бы прекращение жизненной активности в Срединном мире).

«Месяц ган: изобилие (и) процветание насыпано; звезда (?), могучий герой Эрра Великий из Подземного мира выходит, (он) — сокрушительное оружие [богов-близ]нецов; месяц совершенного героя Нергала».

Согласно Астролябии, месяц однозначно посвящен богу Эрре, а название его переводится «выход Эрры из Подземного мира». Интересно, что в шумерском варианте Эрра пишется двояко — как собственно Эрра и как Нергал-Уругаль старошумерских текстов. Представляют интерес эпитеты Эрры-Нергала в аккадских текстах: «Эрра — повелитель Южного Ветра и убийства» «Того, кто против царя в сердце своем злое задумал, Эрра чумой (и) убийством поразит»

Итак, Эрра — повелитель Южного Ветра, чумы и убийства. точный перевод названия десятого Ниппурского месяца — «месяц выхода (из Подземного мира) Убийцы (= Эрры)» (букв, «месяц Убийцы выхода»), или «месяц, (когда) Убийца (из Подземного мира) выходит», или же «месяц выхода Убийцы года».

Астролябия говорит об Эрре как носителе оружия двух богов. Оружие kasusu «поражать, потрясать, заставлять ужасаться» до сих пор не определено. Известна лишь его связь с божественным свечением — факт, позволяющий предположить близость к «шаруру», бывшему в руках Нинурты в битве с враждебными горами и отливавшему магическим свечением

Таким образом, близнецы-хозяева оружия kasusu — управители созвездия Близнецов, дети Энлиля Лугальгирра-Син и Нергал-Месламтаэа, тождественный Нергалу-Эрре

Ритуально-календарный смысл месяца. Ритуалы примерно однородны. У евреев на 25-й день месяца kislev устраивается праздник Ханукка, основным обрядом которого является возжжение огней, а иерофаническим смыслом — восстановление храмового алтаря. Люди с пальмовыми ветвями в руках поют радостные песни, призванные возвеличить процедуру очищения некогда поруганного места. Греческий праздник Haloa, справлявшийся на 26-й день аттического месяца poseidon, был посвящен богине Земли Деметре и выращенным ею садовым плодам. У славян праздновался странный день Проклы (позднее официально — в честь св. Прокла), в который проклинали подземную нечисть, чтоб не выходила. Итак, все приведенные выше материалы склоняют нас к мнению о двойственности девятого ниппурского месяца: с одной стороны, это время плодоношения фруктовых садов, а потому — время изобилия; с другой — время, когда посылающий плоды Подземный бог выходит из царства тьмы, устанавливая в Срединном мире законы этого царства.

На возможность однозначного перевода указывает PA.SIKIL «чистая ветвь», где «сакральная чистота = пустота»; а первым значением /sug/ как раз и является «быть голым, быть лысым". В лексическом списке из Эблы есть соответствие SU3PA.SIKIL = sa-ba-tum (МЕЕ 4, 333, 1277b). Что значит этот эблаитский термин — неизвестно, но в других семитских языках есть трехконсонантная основа sbt, означающая «быть гладким, не курчавиться», и имя sabaf (sabaf, sibf ""), означающее сперва «ветвь, палка, розга, прут», а затем «род, клан, колено» (араб., древнеевр.). Таким образом, семитский эквивалент подтверждает наше предположение — гладкая, лишенная растительности голова напоминает ветвь дерева с оборванными листьями (прут, розгу). Итак, субстанция SU3PA.SIKIL означает пустоту, наготу как сакральную чистоту. В сочетании же с ku3 именно она является именем, к которому дано определение «священный». Это доказывают тексты из Уммы, в которых упоминается месяц iti-SEM (Cohen, 1993, 116). Если бы именем было ku3, писали бы сокращенно iti-KU3. Значит, именем является §ЕМ, и весь месяц понимается iti-sux-ku3, а известное его написание из того же ряда, что и ku3-dInnin «светлая Инанна» (т. е. эпитет стоит перед именем).
Тогда переводом ku3-sux (= sux-ku3) будет «священная чистота/пустота".

Осталось понять, как субстанция священной чистоты/пустоты (= отсутствия растительности) связана с событиями календарного сезона. И понять это несложно: время Ашнан — время чистоты сжатых нив и отдыха обнаженной земли. Сейчас же резюмируем итоги наших поисков: а) название месяца должно читаться ku3sux, а пониматься sux-ku3; б) перевести его можно как «священная чистота» в смысле отсутствия растительности (ср. обритие голов шумерскими жрецами); в) название месяца связано с именем богини Ашнан, но, в отличие от гипотезы Коэна, мы объясняем отсутствие детерминатива в названии месяца не утратой основного имени, а субстанциальной независимостью ноумена священной чистоты, который в одном случае пишется, а в другом не пишется с именем бога; г) месяц священной чистоты связан с чистотой нив после окончания полевых работ на земле. Такова предварительная гипотеза чтения и перевода старошумерского названия

«Месяц аб; великий праздник Ана (проводится); месяц великого сияния Инанны; Старцы города к Собранию выходят (или „на Собрание выходят". — В. Е.); Ишум ворота (для) них [отпирает]; Уту освобождение и отдых земли устанавливает; месяц этот до окончания своего [х]».

Выходящие к Собранию Старцы города — скорее всего, мертвые правители города, тождественные в ритуале старейшему богу Ану и почитаемые на равных правах с ним. В тексте 10 десятый месяц календаря назван месяцем Ниншубура-Папсуккаля, «великого визиря Анума и Иштар», — старейшего из божьих слуг, сопровождавшего Инанну ко вратам Подземного мира. А в следующей строке Астролябии говорится о некоем Ишуме, открывающем какие-то ворота. Скорее всего, это все те же ворота Подземного мира, а шумерское имя Ишума Хендурсанга служило в позднее время названием для планеты Сатурн, отождествлявшейся в античности с мрачным стариком. И в самом деле, фигура Хендурсанга-Ишума довольно зловеща. В аккадском эпосе об Эрре он предстает правой рукой этого покровителя болезней и убийств (см. IX месяц), а в шумерской традиции Хендурсанга считают сыном Нинлиль, рожденным для Уту, мажордомом Нанше, любителем порядка, властелином безлюдных ночных улиц. В гимне к Хендурсангу, в частности, говорится: «Для мертвеца, в Подземный мир сошедшего, ты — великий демон-конвоир!»

Таким образом, Хендурсанг у шумеров — бог воплощенного порядка, мы бы сказали — «казарменного». Он — подчинение, организация, молчание. Особенно существенна для нас строка из гимна, в которой Хендурсанг назван демоном-галла для мертвых. На основании этого фрагмента мы можем предположить, что Хендурсанг-Ишум в десятом месяце действительно, как тюремный конвоир, отпирает ворота Подземного мира для того, чтобы выпустить на время мертвых правителей Страны. Раньше всех догадался об этом Лэнгдон:

«Tebit, десятый месяц, приблизительно январь-февраль, был известен в шумерском Ниппурском календаре как... время, когда старейшины города выходят из Подземного мира. Ишум, посланник богов, открывает врата их затвора, и их призраки возвращаются, чтобы сесть в собрании старейшин всех городов».

Теперь, в подтверждение его догадки, можно сказать, что выход отцов в десятом месяце связан не с обычным общинным почитанием родителей, а с поминовением правителей, основавших данный город-государство, т. е. в ритуальном смысле — с праздником в честь дарителей ME, подобных в этом Ану. Цепочка Ан— Энмешарра—Папсуккаль—Хендурсанг—Старцы имеет отчетливый семантический ореол мудрой старости, любящей государственный порядок.

В Умме в это же время празднуют «праздник Думузи». Мы уже отметили оппозицию между месяцами первого и второго полугодий — I и VII (определение ME и судеб), II и VIII (борьба начал и их спор). Поэтому нетрудно догадаться, что Думузи, уходящий под землю в IV месяце (летнее солнцестояние), скорее всего, должен выйти из-под земли вместе с прибывающим солнечным светом после зимнего солнцестояния, т. е. в X месяце. Подобное же представление находим у позднеантичного философа Порфирия, который в трактате «О пещере нимф» говорит следующее: «У созвездия Рака находится тот вход, которым спускаются души, а у знака Козерога — тот, через который они поднимаются. Но вход у созвездия Рака — северный и ведет вниз, а тот, что у созвездия Козерога, — южный и поднимается вверх. Северный вход — для душ, нисходящих в мир становления». Именно с этим могут быть связаны и представления о выходе мертвых пастырей из Подземного мира, о которых свидетельствует Астролябия.

«Освобождение и отдых земли» означает полное прекращение земледельческих работ, что, в свою очередь, означает временное отсутствие мертвых под землей. Мы уже видели на примере IV— VIII месяцев, что работы на земле возможны только при условии, если внизу будет проходить стимуляция производительных сил земли умершими людьми и сошедшими в преисподнюю богами. В IX месяце на поверхность земли вышли боги, и работы прекратились. Теперь же, с выходом людей, земля окончательно впала в спячку (неслучайно для отдыха земли употреблен глагол «спать», а не «отдыхать от усталости»), и ее материнский инстинкт угас.

Десятый месяц Ниппурского календаря приходился на зимний солнцеворот, издревле почитаемый у многих народов средиземноморского культурного круга. Так, римляне с 17 по 23 декабря отмечали сатурналии — празднества в честь бога посевов и времени Сатурна (греч. Кронос, шумер. Хендурсанг). В самый канун солнцеворота справлялся день Sol invictus «непобедимое Солнце», а позднее — день Христова Рождества. У славян в это время отмечались Святки. На рождественский Сочельник начинаются общинные приглашения к совместной трапезе. К трапезе зовут Мороз, Ветер, умерших родственников, лесных зверей. Тогда же разводят большой костер на улице и собираются близ него «греть покойников». Связанная с трапезой и обогревом радушная встреча колядующих символизирует ту же готовность поделиться собственной пищей и кровом со странником, идущим, возможно, из Подземного мира. Обычай печь на Святках «козелки» — печенье или лепешки из ржаной муки — связан, несомненно, с культом плодородия, что подтверждается и святочными играми ряженых с козой: «Где коза ходит — там жито родит, где коза ногой — там жито копной». Коза, корова, овца — животные, образы которых придавались «козелкам», — олицетворяли плодородие, изобилие и сытость. Поэтому съедание их должно придавать человеку сил (он как бы вбирает в себя качества, присущие этим животным)

Итак, все обряды, известные для зимнего солнцеворота, призваны осуществить два человеческих желания — изобильно-плодородного существования общины и связи с миром умерших предков, приходящих на землю в день восстания Солнца из Подземного мира. Предки славно потрудились под землей — получился отличный урожай, и теперь им выражают благодарность, а кормилицу-землю отпускают на покой. Воскрешение мертвого Солнца и окончание всех полевых работ — пожалуй, самые важные события этого времени.

Одиннадцатый месяц Ниппурского календаря связан с именами Энлиля и Ишкура-Адада, т. е. с ураганным ветром, дождем и разливами каналов. Влияние этих божеств способно сделать его холодным, несущим обледенение и заморозки. Ритуалы этого месяца известны нам только по ассирийским источникам I тыс. из Ашшура. Так, из письма Нергал-шаррани к Асархаддону узнаем о втором священном браке совершаемом в месяце Sabafu под покровительством Бэла и Набу. Брачащиеся божества называются по-разному — Бэл и Бэлтия, Набу и Тайшету. Еще один текст, сопоставляющий месопотамский и эламский календари, называет эквивалентом эламского месяца sililitu ассирийский Sabafu, «потому что в месяц шабату совершается свадьба богов». Еще один большой ритуальный цикл приходится на время с 16-го по 26-е число XI месяца: бог Ашшур навещает храм свирепого бога ветров Дагана, принося ему жертвы и исполняя плачи. Особую значимость для понимания событий этого месяца имеют мероприятия 18-го и 25-го дня. На 18-й день месяца царь входит в храм Ашшура, целует землю перед статуей бога и жертвует муку, на которую сыплют соль и возливают воду; затем совершаются омовения (rimkani) в честь Ишкура-Адада и Ана. На 25-й день перед статуей Ашшура в храме Дагана исполняется плач a-ab-ba hu-luh-ha. Исходя из того, что жертвенную муку накрывает соленая вода, можно понять обряд как актуализацию метафоры затопления, уничтожения жизни морем. Что же касается ритуально-календарной функции плача — об этом разговор особый.

Текст плачей a-ab-ba hu-luh-ha «О, море яростное!» представляет собой обращение к богу ветров и штормов Энлилю с просьбой остановить разрушение жизни на земле. После перечисления эпитетов Энлиля следует список разрушенных им объектов и уничтоженных людских судеб. Из текста плача видна его обрядовая привязка к Ниппуру и культу Энлиля, а отдельные фрагменты текста наводят на мысль о связи обряда именно с XI месяцем. Вот эти примеры: 1) dMu-ul-lil2 tug2-gal-gal Sedx-de3 ba-e-gam (= la-biS su-ba-a-ti ra-bu-u2-ti ina ku-si it-mi-it) «Энлиль! Одетого в великие (= теплые) одежды холодом ты погубил» (208). Фраза согласуется с утверждением ВРО X 34 об XI месяце как времени холода, любимом Энлилем (см. выше); 2) ишг a-dun-ga a-gi4-a-za / Nibruki a-dun-ga a-ta mar-ra-za (= alu Sa2 naq-ruj-u2 Sa2-nu-u2l / alu Sa2 naq-ru-u ana me-e sa-lu-u) «Твой уничтоженный, затопленный город, твой уничтоженный Ниппур, покрытый водой...». Речь идет об уничтожении-затоплении городов при помощи ветра и воды (= Энлиля и Ишкура-Адада); 3) an-uraS-a ki-§e!-gu-nu-ra «Ан и Ураш (= Небо и Земля) — место ячменя segunu». Хорошо известно, что ячмень «шегуну» сеют в XI месяце, а урожай снимают через 80 дней, т. е. во II месяце . Кроме того, Энлиль назван в тексте плача iman-na a-ki-a... ma-al «держащим (в своих руках) дождь небесный и воды земные», т. е. присвоившим себе также и полномочия Ишкура-Адада. Там же неоднократно подчеркивается, что нет другого владыки, кроме Энлиля, что Энлиль единолично правит всеми странами и т. п (kur-ra из-mu-un nu-mu-un-ti za-e из-mu-un ab-ak «НИ В ОДНОЙ стране нет (другого) правителя — только ты властвуешь»); и это утверждение хорошо согласуется с данными хозяйственных текстов III династии Ура, в которых упомянуты большие жертвы Энлилю и Нинлиль наряду с выдачами плакальщикам.

Таким образом, текст плача a-ab-ba hu-luh-ha представляется непосредственно связанным с событиями XI ниппурского месяца, и события эти — холод, шквальный ветер, сильные дожди и разлив каналов (im-an-na a-ki-a), затопление города водой, уничтожение большого числа людей. Еще один дополнительный аргумент — исполнение на 22-й день месяца в Ашшуре плача DILMUN NIGINA, также входящего в состав a-ab-ba hu-luh-ha. Впрочем, есть в тексте плача и один весомый аргумент в пользу XII месяца — он назван iti-se-guri0-ku5 «месяц жатвы ячменя»: uru2 se ku5-da ki-la2-a-zu «Твой город, чей сжатый ячмень развеян...». Можно предположить, что «развеивание сжатого ячменя» здесь — один из способов реализации метафоры энтропийного процесса вообще. Однако вероятно и указание на время происшествия. Весьма возможен и другой вариант: отдельные формулы плача исполнялись и в XI, и в XII месяце.

В статье о мифологеме потопа в шумерской историографии приведены многочисленные текстовые свидетельства превращения мифологемы: показано, что события определенного календарного сезона могли ассоциироваться с историческими событиями, в частности потоп — с нашествием кутиев, амореев, эламитов и любого враждебного чужеземца. Чужеземец воспринимался как посланец Энлиля, спущенный с гор с целью покарать неправедного царя. Теперь эти свидетельства можно дополнить любопытнейшими фрагментами, один из которых воспринят Кучером как ошибка писца: a-lum sd2 na-ak-ru u^sa^ an-fnu-urf «город, который врагом уничтожен» (a-ab-ba, 14) вместо na-aq-ru «истреблен»; qal-la-su1 kal-bu us-qal-lil: na-ak-ru it-ta-si «их гениталии собака таскала, враг их уносил» (a-ab-ba hu-luh-ha). По-видимому, и здесь существует ассоциация потопа с наступающим врагом. И в таком случае текст плача вплотную смыкается с плачем о разорении Ура и подобными текстами, отличаясь только одним — утверждением о безоговорочной власти Энлиля над всеми городами обитаемого мира. Момент, зафиксированный в плаче a-ab-ba hu-luh-ha? — полное безвластие созидательных сил природы, время самого разрушения, в отличие от описанного в плачах по городам времени между разрушением и новым строительством. По всей вероятности, это катастрофическое время связано в ритуале с событиями XI ниппурского месяца.

Если сопоставить основные моменты мифа о потопе с событиями XI месяца, получится много совпадений. Во-первых, решение уничтожить людей потопом приходит на ум Энлилю (либо богам верха) и в шумерской версии ничем не мотивируется — т. е. боги принимают решение стихийно и действуют неожиданно, как судьба. В потопе принимают участие im-hul «злой ветер», im-si-si-ig «ветер побивающий» по шумерской версии (фр. V), radu «шторм», теМ «(Южный) Ветер», urpatu salimtu «черная туча» по версии эпоса о Гильгамеше (XI 98—102). Налицо стихии Энлиля и Адада. Во-вторых, в спасении праведника заинтересован только создавший человечество Энки, который и царствует в это время года. Получается любопытная оппозиция: Энлиль, в сезоне которого стоит максимальная жара, решил теперь испытать людей максимальным холодом, но в этом ему противостоит хозяин сезона Энки. Начало воинственное, разрушительное (лето, как уже сказано, время войны, см. V месяц) встречает преграду со стороны созидания и ремесла. В-третьих, от праведника и спасшейся с ним жены ведет свой род новое человечество, что коррелирует с упоминанием о браке богов в это время.

Реконструировать его чрезвычайно трудно. Месяц максимального холода, активных дождей, кое-где (в горах) снега. Наступление природных катаклизмов может сопровождаться нападением реального противника (либо сравнивается с ним). Обостряется восприимчивость к болезням. Одним словом, выход на открытое пространство угрожает смертью. По-видимому, именно это время ассоциировалось у шумеров с потопом (безраздельное господство Энлиля и Ишкура). У греков месяц gamelion («брачный») управлялся созвездием Водолея и сопоставлялся с Девкалионом, который спасся от потопа. У славян время перехода Солнца в знак Водолея (21 января) называлось Емельяны-перезимники. Происходило это через 2 дня после Крещения, когда вода набирала чудодейственную силу и становилась священной, а шептания на святой воде могли, как считалось, исполнить любое желание. Нам представляется (хотя это только наша гипотеза, и с точки зрения сказковедения она более чем сомнительна), что распространенные русские сказки о Емеле имеют своим обрядовым основанием какие-то языческие представления о целебной силе воды в конце января. Что же касается сюжета (с точки зрения привязки его к потопным мифам), то здесь совпадения просто удивительны: Емеля идет к проруби, где ловит щуку, обещающую в обмен на свободу выполнить любое его желание (ср.: Ману попадается рогатая рыба; козлорыба как символ Энки; Козлорыба как созвездие на пути Эа, гелиакально восходящее в январе-феврале). Щука дарует ему способность к волшебным искусствам (Емеля ездит на печке, ловкими фокусами смешит царевну). Царь не желает их брака и сперва уговаривает дочь, а затем запечатывает новобрачных в бочку и отпускает по волнам. Бочка пристает к неизвестному острову, новобрачные выбираются из нее и начинают жить на острове. Через некоторое время на остров попадает и сам несправедливый царь, который раскаивается в своем поступке и возвращает молодую семью во дворец. Мы здесь укажем только параллели с шумерским мифом о потопе:

а) праведника награждает божество освященной воды,
б) праведник владеет волшебными искусствами,
в) праведника и его жену в некоем сосуде пускают по морю, и это путешествие оканчивается прибытием на остров, г) хозяин, бывший инициатором этого мероприятия, меняет гнев на милость и дарует семье жизнь.

Здесь очень важен аспект брака, сохраненный греческой традицией. Важен и образ воды — одновременно целящей и губящей, и сосуда, в котором спасается семья. Искусное и искусственное здесь противостоят природному — в этом, по-видимому, и заключен ритуальный смысл одиннадцатого ниппурского месяца.

«В месяц ше (в небе) — звезда Рыбы, тока равнины наполняются, на нивах обширных не ленятся серпы; месяц радости сердца Эн(лиля?), месяц Эа». Параллелью выступает фрагмент Enuma Anu Ellil: «В месяц ше ячмень сжинается, тока равнины наполняются, (на) обширных нивах Нингирсу серп не ленится».

События месяца связаны с разрушением крупнейших городов, а из текстов о разрушении Аккада и Ура хорошо известно, что они гибли по произволу Энлиля. Следовательно, XII месяц Ниппурского календаря действительно мог быть месяцем «радости сердца Энлилява». То, что он назван к тому же и месяцем Энки, — закономерно: в это время гелиакически восходила звезда Энки Рыба.

Данные текстов I тыс. Аккадское название месяца — addaru — происходит от корня adaru, означающего «быть плохо видимым, мрачным (о небесном теле), быть расстроенным, быть взволнованным; бояться». Мрачность и боязливость в названии месяца надежно подтверждаются предписаниями: так, на 16-й день месяца царю рекомендовалось выпускать из тюрьмы заключенного. А на 13-й и 20-й дни запрещалось есть рыбу, мясо, пить молоко и вино. Запрещалось также носить одежду, закрывающую руки.

Среди документов из Ниневии встречается фрагмент с упоминанием какого-то праздника в честь Иштар, праздновавшегося в этом месяце: «Аддару — месяц праздника a2-ki-tu царицы богинь, который боги...». Ничего об этом празднике больше неизвестно, кроме строчки из одного письма: на 3-й день аддару (статуя) Госпожи Урука помещается за покрывало, трижды обносится вокруг Эанны, затем совершается очистительный обряд (омовение рук), бьют барабаны, приносятся в жертву животные и т. д.. Чему посвящен этот праздник — не совсем понятно. Но если рассматривать двенадцатый месяц как оппозицию шестому (что успешно получалось уже применительно к I—VII, II—VIII, IV—X), то Инанна-Иштар должна здесь выступать не противницей, а союзницей обитаемого мира. Если полгода назад ее уход чуть не лишил все живое жизни, то теперь она должна заботиться о поддержании этой жизни среди всеобщего разрушения.

В Iqqur Ipus хозяевами последнего ниппурского месяца считаются «Семеро великих богов» — т. е. семеро сыновей Энмешарры, разрушителей всего сущего, с которыми борются все заклинательные тексты Двуречья. «Семеро» несут болезни, отделяющие от больного части его тела и заражающие его порчей Подземного мира.

Ритуально-календарный смысл месяца.

Он прочитывается довольно легко. В обрядах этого времени преобладают в основном два мотива: боязнь старого завистливого бога и полный уход в сферу чувственных наслаждений. Старый бог завистлив и зол, поскольку его власти приходит конец.

Вакханалии этого времени призваны выразить момент слияния всего со всем как потерю земной тверди. Их много: праздник Афродиты и Адониса в Сирии (9 марта), Кибелы в Малой Азии (15 марта), Бахуса в Риме (17 марта), Астарты в Финикии (17 марта). Празднества эти отличают от обрядов плодородия беспорядочные половые сношения, совершаемые под воздействием алкоголя или в экстазе, причем все участники празднеств должны смешаться со всеми партнершами. Совершенно очевидно, что вакханалии отражают иную грань того темного, смешанного, множественного, старого и завистливого, которое связано с концом года и потерей миром себя. Год заканчивается распадом всех отношений и умиранием разума в торжестве деструктивных эмоций.

В 17-м - начале 19-го века Гильгамеш был повсеместно забыт. Памяти о нем не сохранилось ни на Востоке, ни тем более на Западе, где все развитие средневековой и возрожденческой литературы прошло без него. В середине 19-го века в ходе раскопок в Ираке былп обнаружена столица Ассирии - город Ниневия. В 1883 был открыт дворец Ашшурбанипала и его библиотека, состоящая из глиняных табличек. После того, как библиотека была перевезена в Британский музей, начались попытки дешифровки. Большую работу провел английский исследователь Джордж Смит, которому современная наука присвоило почетное прозвище "Дарвин археологии". В один из разделов смитовской классификации попали все тексты, в которых прочитывались намеки на творение мира и на деяния богов. В ноябре 1872 года Смит прочел некий текст, из которого следовало, что корабль во время потопа пристал к какой-то горе. Он внезапно понял, что перед ним самый древний рассказ о потопе, в сравнении с которым Библия - просто вчерашняя газета. В 1973 году он отправляется в экспедицию, которая обнаруживает все недостающие части текста. Обнаружено было 12-ть табличек. Они получили название "Эпос о Гильгамеше". В 1884 году Пауль Хаупт издал все известные фрагменты эпоса. Открытый Смитом текст положил начало множеству теорий и версий. Интересно, что каждая европейская наука того времени применила данные эпоса для аргументации наиболее динамично развивавшегося направления. Для немцев таким направлением была библейская критика, для англичан - теория эволюции.

Фридрих Делич в цикле своих лекций под названием "Вавилон и Библия" сразу определил высокую степень влияния вавилонской религиозной литературы на Ветхий Завет. А из этого следовало, что Библия несет в себе следы более древних традиций. Сравнительное изучение вавилонского наследия позволяло сделать вывод о влиянии вавилонян на все культуры человечества - от Египта до Мексики. В частности, ученые сразу заметили сходство фабулы эпоса с "Одиссеей" и подвигами Геракла.

Главными героями «Эпоса» являются полубог Гильгамеш — могучий воин, царь Урука, а также Энкиду — дикий человек, которого богиня Аруру создала из глины. Богиня создала Энкиду в ответ на просьбы жителей Урука, недовольных их правителем — Гильгамешем, которого они обвиняют в том, что буйство его не знает предела. Энкиду должен противостоять Гильгамешу, а возможно, и победить его.

Энкиду с цивилизованной жизнью не знаком, живёт в степи среди диких животных и не подозревает о том, для чего он создан. При этом у Гильгамеша возникают видения, из которых он понимает, что ему суждено найти друга.

Однажды в Урук пришло известие о том, что в степи появился какой-то могучий человек, который не даёт охотиться, защищая животных. Гильгамеш решает послать к нему блудницу Шамхат, считая, что это заставит зверей покинуть Энкиду. Цели своей он добился — Энкиду был соблазнён, после чего Шамхат забирает его с собой в город, где он приобщается к цивилизации и впервые вкушает хлеб и вино.

В городе Энкиду встречается с Гильгамешем. Между ними происходит поединок, но победить никому из них не удаётся. После этого они становятся друзьями и вдвоём начинают совершать подвиги. Они сражаются со свирепым Хумбабой, который охраняет горные кедры, затем их соперником становится чудовищный бык, посланный богиней Иштар, разъярённой на Гильгамеша за его отказ стать её возлюбленным. Убийство Хумбабы вызывает гнев богов, который обрушивается на Энкиду, в результате чего тот умирает.

Смерть Энкиду потрясла Гильгамеша, от горя он бежит в пустыню, тоскует по другу, его отчаяние огромно. Гильгамеш в первый раз понимает, что он смертен, и осознаёт, что смерть — это судьба всех людей.

В результате своих скитаний Гильгамеш оказывается на острове блаженных, где живёт Утнапиштим — человек, который единственный из всех стал бессмертным. Гильгамеш желает понять, как это удалось Утнапиштиму, который рассказывает об истории всемирного потопа, после которого он оказался единственным выжившим. После этого Утнапиштим говорит Гильгамешу, что ради него вторично совет богов не станет собираться. Далее он предлагает Гильгамешу найти способ побороть сон, однако это оказывается неисполнимым.

Жена Утнапиштима, пожалевшая героя, уговорила мужа сделать ему на прощание подарок. Гильгамеш получает знание о цветке вечной молодости, который очень тяжело найти. Гильгамешу удалось найти, но не отведать цветок: когда он решил искупаться, змея съедает цветок, сбрасывает кожу и становится молодой.

После произошедшего герой возвратился в Урук, где предложил своему кормчему Уршанаби прогуляться с ним по стенам города, которые были построены самим Гильгамешем. Гильгамеш показывает стены и высказывает надежду, что потомки будут помнить о его деяниях.

XII песня имеет гораздо более раннее происхождение (примерно XXVIII век до н. э.), была механически присоединена к «Эпосу» и является дословным переводом на аккадский язык четвёртой части шумерской поэмы «Гильгамеш и Подземный мир». Она повествует о том, как Энкиду решает спуститься в подземный мир, чтобы вернуть барабан, но при этом нарушает магические запреты и не может вернуться обратно. Гильгамеш обращается с просьбой к богам, и в результате ему было позволено пообщаться с духом Энкиду, рассказавшим, как безрадостна судьба мёртвых. Данная часть, несмотря на то, что она не увязана с предыдущим сюжетом, позволила подчеркнуть мысль о том, что смерти никому избежать не удастся

Мы не знаем, для чего первоначально предназначался аккадский эпос о Гильгамеше — исполнялся ли он как ритуал, или уже при возникновении понимался как текст для чтения. Самые ранние таблицы с частями эпоса дошли от Старовавилонского периода, где представлены сюжеты десяти частей поздней редакции. На периферии клинописной традиции (у хеттов, сирийцев, эламитов) отдельные песни также были хорошо известны. Однако полная версия возникает только в Ниневии Новоассирийского периода (VII в.), где появляются неведомые ранним версиям тексты XI и XII таблиц. Автором эпоса считается жрец Синлске-уннинни (аккад. «Син, прими мою мольбу!»), о котором один из крупнейших знатоков аккадского текста о Гильгамеше Дж. Тигай пишет: «Месопотамская традиция приписывала этот эпос жрецу-экзорцисту по имени Син-леке-уннинни. Хотя поздний реестр ученых, скопированный во II в. до н. э., упоминает его как современника Гильгамеша, другое свидетельство полагает его жившим в Уруке в Средневавилонский период. Этим временем, по-видимому, отмечен важный поворотный пункт в развитии эпоса. Аккадские формы эпоса, зафиксированные во II тысячелетии, исчезают в конце этого периода...

Сколько переходных периодов прошел эпос в своем развитии — этого мы не знаем. Однако кажется неизбежным вывод о том, что Син-леке-уннинни был не первым автором эпоса, а создателем важной средневавилонской версии... и что он создал ее в последней четверти II тысячелетия». Таким образом, есть основания полагать, что было мне основных редакции эпоса — старовавилонская и средневавилонская, дополненная впоследствии ниневийскими вставками. Насколько нам известно, впервые гипотеза о семантической близости сюжетов аккадского эпоса и образов Зодиака была сформулирована Франсуа Ленорманом в статье «Потоп и вавилонский эпос»:

Гипотеза Ленормана была забыта, и только в 1961 г. И. М. Дьяконов независимо от нее пришел к похожему результату:

Когда говорят, что в древности отсутствует понятие о личности и вся мифология основана на представлениях, родившихся внутри коллектива, такому пониманию мифологии хочется возразить. Коллектив любого периода истории состоит из индинидуумов, каждый из которых осознает себя, с одной стороны, частью природного и социального сообщества, с другой же — непременно как отдельное «я», совершенно несходное с остальным миром. В индивидууме во все века жила эта дилемма включенности-обособления, и вся его жизнь в истории демонстрирует процесс перехода от одного типа включенности в другой, при том что всякий раз из одной в другую среду переносится собственное «я». Следовательно, невозможна как абсолютная потеря себя в коллективе/среде, так и абсолютная свобода от среды. Если же это так, то в ранней древности, когда только-только произошло отделение разума от природы, человек мог принимать движения среды за свои (т. е. отождествляться с ними) и наоборот — рассматривать феномены собственной психики как факторы коллективной значимости (к примеру, вещие сны). Язык фольклора показывает тождество между природными и психическими процессами в сознании древнего человека («природа как часть меня»). Точно так же процессы социальные моделировались им по типу природных, куда входили и внутренние (нервно-психические реакции). Общинное тело, семейное тело (шумер. SU одновременно и «тело», и «семья») представлялось носителем тех же самых функций, которые присущи дикому миру вокруг и неукрощенному «я» внутри. Поэтому не будет большой ошибкой видеть в природно-космическом порядке Ниппурского календаря проекцию на развитие как коллективной, так и индивидуальной личности.

Год начинает Нинурта или Мардук — образ одиночки/младенца, полагающего весь мир кружащимся вокруг него и зависящим от его прихотей. Это существо, явившееся из хаоса несознания, сразу заявляет о своем праве утвердиться в мире. Оно очень слабо и для поддержания своей жизни требует особого ухода (= жертв). Своим поведением оно говорит: «Мир — это я, я — это мир, значит, нет ничего, кроме меня и моей воли». Таковы поступки Нинурты, заявляющего о праве первородства и избранности. Таково же поведение Мардука, вбирающего в себя функции и имена богов старого мира (I). Затем появляется сознание своего неравенства миру, и на этой почве неприятие его. «Я» желает драться с миром, чтобы вернуть своей воле былые привилегии (т. е. чтобы вернуться в прежнее состояние младенчества) (II). Это состояние сменяется осознанием действительного отношения между собою и миром: «мы разные, но происходим от одной матери». Хочется уже не драться, а играть. Игра открывает путь к символическому коду сознания (III). В свою очередь, символическое («нечто как указание на что-либо») вводит в представление об ином. Уход весеннего божества под землю — одновременно и инициация юноши (увод и дремучий лес с последующим ритуальным убиением—воскрешением), и представление об ином себе внутри себя самого (alter ego). И на этом, собственно, юность заканчивается (IV). Период зрелости наиболее трагичен. Вначале посвященным воин идет на чужую землю, желая прославить в ней свое имя (V) Борьба в чужой земле (= в Подземном мире или с Подземным миром) приносит только горечь утрат и сознание невозможности захватить весь мир, и человек возвращается в свою землю, где при ходит обязательное очищение от скверны (= воскресает из мертвых), и начинает мирную жизнь земледельца (VI). С этого времени он отказывается от борьбы и страстей, становится рассудительным и при обретает мудрость (= может решать судебные дела) (VII). Жизнь его все более утрачивает краски, становится внутренней, поступков в ней все меньше (VIII). Постаревший Нинурта-Мардук в последней фазе своего развития обращается к думам о наилучшем устроении жизни. Для этого он сперва собирает знания, добытые предшественниками (IX); потом узнает закон, существовавший издревле (X), а затем открывает правила, по которым можно его смягчить или изменить (XI). В этом состоянии просветления он и встречает смерть (XII).

Известны попытки школы Юнга толковать эпос в терминах этой школы. Попытки эти во многом оправданы, поскольку в юнгианских статьях и книгах о Гильгамеше находится логически и методически убедительный подход к структурам сознания, помогающий увидеть структурно-семантическое единство коллективных и индивидуальных представлений об основных фазах развития личности. Используя терминологию Юнга, мы вправе распространить основные фазы процесса индивидуации (собирания, формирования личности) на структуру Ниппурского календаря и эпоса о Гильгамеше.

Первая часть личности и одновременно первая фаза процесса — Эго — определяется Юнгом как центральный элемент личного сознания, противостоящий бессознательному, игнорирующий его в попытке сохранить изначальную целостность личности. Фаза Эго, или «личное сознание», представлена событиями I—II месяцев и табличек (выделение героя и его борьба с собственной телесностью). Следующая фаза индивидуации — Персона, понимаемая как часть личности, которая предназначена для демонстрации окружающему миру и для выполнения ролей, навязанных средой. Можно назвать эту фазу «коллективное сознание», соответственно это события III—V месяцев и табличек — дружба со своим животным началом, подчинение народному собранию, инициация и противостояние внешнему миру. Третья фаза — Тень — критика сознания со стороны личного бессознательного, систематизация впечатлений, вытесненных из сознания, и рефлексия по поводу этих впечатлений. В общем и целом Тень — фаза личного суда над эгоистическим прошлым, совесть как функция личного бессознательного. В календаре и эпосе это VI—VIII месяцы. Процесс индивидуации завершается образованием Самости, одним из образов которой в снах пациентов Юнга выступает Мудрый Старик или Космический Человек. Самость — архетип порядка и целостности личности. Ее главное значение в том, чтобы дополнить сознательную и бессознательную часть психики. В целом, Самость можно определить как «коллективное бессознательное», преодолевающее уничтожающую критику личного бессознательного собиранием и упорядочиванием мира внутри личности. Соответственно это узнавание мирового закона (Сидури) и способа избегнуть его (Утнапиштим), а также диалог с инобытием в IX—XII табличках

В том, что касается их происхождения, мифы, как и сны, - это спонтанные выражения бессознательного. Как показал Юнг, подобно снам, они компенсаторно связаны с текущим состоянием сознания сновидца, так что мифы, как мы можем полагать, связаны с коллективным состоянием сознания нынешней эпохи. Но кто сновидец? Мы можем предположить, что это коллективное эго племени или популяции. Но это ведет к другому вопросу, важному для интерпретации мифа, взятого как коллективный сон: нет индивидуального эго, к которому можно обратиться за ассоциациями, чтобы установить контекст, в котором появился сон. Как можно интерпретировать миф без контрольной точки, которую в случае индивидуальных снов мы находим в личности сновидца? Единственный доступный контекст здесь - это культура времени, в котором появился и ценился миф. Таким образом, мифы подобны отражениям некоторых культурных ситуаций человечества, и, как большие, архетипические индивидуальные сны, они содержат глубокие интуиции и предчувствия дальнейшего развития и потому могут считаться путевыми столбами в развитии человеческого сознания.

Интерпретируя индивидуальный сон, мы можем смотреть на фигуры, в нем появляющиеся (кроме фигуры самого сновидца, которая обычно представляет эго) в аспекте их так называемого объективного или субъективного значения. Чем сон более коллективный и архетипический, тем более субъективным предполагается уровень интерпретации. Тем более это относится к мифу, где с самого начала нет индивидуального эго сновидца, к которому можно обратиться. Но есть индивидуумы, боги и люди, появляющиеся и действующие в мифе, и их можно понимать как аспекты спроецированной целостности человеческой психики, будь то она индивидуальная или разделяемая сообществом, коллективом. В мифе о герое в частности есть один персонаж, герой, действующее лицо непрерывной последовательности событий. Герой, таким образом, может считаться предчувствием развития эго-сознания, и то, через что он проходит в мифе - это указание процесса движения к целостности, которая присуща психике; в индивидууме это процесс индивидуации. Очевидно, поэтому архетипические сны часто появляются в критическое время нашей жизни, в состояниях перехода. Старые мифы тогда могут стать не только ценными амплификациями для таких снов, но и самим ключом к их пониманию (это касается и интерпретации символических систем, таких как астрологическая карта). Ведь мы осознанно или бессознательно живем архетипическими шаблонами (или они живут через нас), и за глубочайшими переживаниями смысла в наших жизнях обычно стоят мифологические образы. Как сказал Юнг в своем введении к "Психологии архетипа ребенка":